Все пели, и мы с тобой пели: «С берез, неслышен, невесом, слетает желтый лист. Старинный вальс „Осенний сон“ играет гармонист…» Вот они — ноты моего детства, пожелтевшие разрозненные листки. Песни времен войны, изданные на серой бумаге в 1945 году. «Смерть немецким оккупантам» — напечатано на обложке сверху. «Стеклография ЦДКА» — напечатано снизу. «Американская солдатская песня» — посередине той страницы, где про «чудный кабачок».
Вот ноты, казавшиеся мне столь таинственными в детстве: на обложке, — белое лицо, похожее на маску, трагически сдвинутые темные брови, белое жабо. Сверху белыми буквами на черном фоне: «Песни Вертинского». «Ах, солнечным, солнечным маем, на пляже встречаясь тайком, с Лулу мы как дети играем, мы солнцем пьяны, как вином», — поешь ты, сидя за нашим стареньким «Беккером». Окно нараспашку. По комнате летает тополиный пух. За окном цветет сирень. Необычно теплый май. Твой день рождения. Комната полна гостей. От ветра качнулась занавеска. Нотный лист упал на твои смуглые худые пальцы. Кто-то подхватил его и поставил на пюпитр.
«Ну погоди, ну погоди, минуточка, ну погоди, мой мальчик пай. Ведь любовь наша только шуточка. Ее выдумал глупый май…»
Сегодня снова май. Скоро день твоего рождения. Всюду продают сирень — твои цветы.
Приходит Верочка-Верушка,
Чудная мамина подружка.
Она несет большой букет.
(Сегодня маме тридцать лет.)
Несет большой букет сирени,
А он подобен белой пене,
Такая пышная сирень.
Я с белым бантом набекрень
Бегу… Гори, гори, не гасни,
Тот миг… И розочку на масле
Пытаюсь сделать для гостей…
Из тех пределов нет вестей,
Из тех времен, где дед мой мудрый
Поет и сахарную пудру
Неспешно сыплет на пирог.
И сор цветочный на порог
Летит. И грудой белой пены
Сирень загородила стены.
Как я была богата. У меня были бабушка, дедушка. Сегодня есть отчим, которого я называю папой уже тридцать лет. Сегодня он больно ранен маминой смертью. Сегодня он одинок и растерян. Сегодня он спасается хлопотами по раздаче старых вещей. Сегодня он покупает продукты, волнуется за моих детей, занимается географией с моим старшим сыном и ждет нас в гости. Сегодня он единственный человек, которому я могу позвонить в черную минуту и сказать: «Папа, я не могу привыкнуть, что мамы нет, не могу смириться…»
«Ну что делать, деточка, — говорит он мне, плача. — Ну что делать? Я буду помогать тебе чем могу. Все сделаю, но я не могу вернуть тебе маму». Живи долго, папа. Живи долго.
* * *
А за окном твоей палаты
Случались дивные закаты,
Стояло дерево без кроны,
Летали галки и вороны.