Затем я направилась в центральный архив и подняла дело Тротье. Всю вторую половину дня просидела над полицейскими докладами, записями о результатах вскрытия, отчетами токсикологов и снимками. Нечто смутное не давало мне покоя: я чувствовала, что два преступления взаимосвязаны. Я силилась вспомнить какую-то крайне важную деталь, которая обещала все разъяснить… Тщетно.
Что-то запечатленное в глубинных пластах памяти твердило мне, что увечье и упаковка тел в пакеты не случайны, но я не могла докопаться до сути.
Я поправила полотенце и смахнула пот со лба. Кожа на кончиках пальцев сморщилась. Все тело покрылось по́том, и я ощущала себя скользким окунем. Нет, двадцати минут с меня вполне достаточно. Больше не выдержу. Еще пять минут, и довольно.
Шанталь Тротье убили менее года назад, в ту осень, когда я начала постоянно работать в лаборатории. Девочке было всего шестнадцать. Сегодня днем я просмотрела все снимки, сделанные с ее тела, хотя они мне и не требовались. Я помнила в мельчайших подробностях, каким доставили в морг ее труп.
Это случилось двадцать второго октября, в праздник устриц, после обеда. Была пятница, и сотрудники лаборатории рано ушли с рабочих мест, чтобы согласно осенней традиции выпить пива и отдохнуть.
В конференц-зале толпился веселый народ. Мое внимание привлек Ламанш, разговаривавший с кем-то по телефону. Свободное ухо он закрывал рукой, спасаясь от шума, а положив трубку, сосредоточенно осмотрел присутствующих, заметил меня и жестом показал, чтобы я вышла в коридор и подождала его. То же распоряжение он отдал и Бержерону.
Пять минут спустя мы втроем спускались на лифте. Ламанш объяснил, что доставлено тело девушки, сильно избитое и расчлененное. Бержерона он попросил взглянуть на зубы. А меня — на линию разрезов на костях.
В отделении аутопсии царила прямо противоположная праздничному веселью атмосфера. Двое детективов стояли на некотором расстоянии от убитой. Двое офицеров полиции в форме фотографировали ее. Специалист по вскрытию в мрачном молчании раскладывал отдельные части тела на стальном столе. Детективы тоже не произносили ни звука. Никто не острил и не отпускал шуточек, никто не разговаривал. Тишину нарушали лишь щелчки фотокамеры, запечатлевавшей свидетельство зверской жестокости, лежащее на столе.
Тело представляло собой шесть кровавых кусков, разложенные в анатомическом порядке. Углы разрезов скошены, и убитая напоминала огромную куклу с гнущимися руками и ногами. Смотреть на нее без содрогания не получалось.
Голова была отделена от шеи прямо под подбородком. Мертвенно-бледная кожа, обрамлявшая уродливую ярко-красную поверхность среза, чуть задралась кверху, как будто испугавшись непосредственного контакта со свежим кровавым мясом. Глаза жертвы были полузакрыты, из правой ноздри тонкой засохшей струйкой сбегала красная извилистая дорожка. Мокрые длинные светлые волосы облепляли голову.