Мне удалось оттереть ванну, подмести гостиную и отскрести кухню, после чего стало ясно, что придется выйти на улицу. Моя привычка постоянно держать отопление включенным на максимум губительно сказывалась на содержимом давным-давно полных мусорных ведер. Слово «разложение» уже прозвучало, а освежитель мало помогает, когда в углу суши четырехдневной давности переходят в полужидкое состояние.
Завернувшись в огромную парку Алекса «Бруклин индастрис» поверх шорт, футболки и старых вязаных угги, я, шаркая, вышла в коридор с двумя огромными мусорными мешками, стараясь дышать ртом. Черт, нестерпимо холодно! На улице я выставила мусор как можно ближе к обочине, едва не задев толстяка, выгуливавшего субтильную собачку, и захлопнула дверь, спасаясь от мороза, на котором мое дыхание превращалось в белое облако. И тут же открыла ее снова очень сердитому почтальону.
— Извините. — Я протянула руку не то за почтой, не то за шлепком по запястью. — Холодно.
— Правда? — саркастически осведомился он, стуча зубами.
Раньше я не задумывалась, но, может, мне стать почтальоном? Я наблюдала за тем, как он вскакивает на велосипед и срывается с места, неистово накручивая педали. Только я хочу ездить на прелестном винтажном велосипеде без тормоза, а не на красном дорожном велике, выделенном организацией. Наверное, мне бы выдали красивый костюм. Вот было бы здорово: регулярные физические нагрузки плюс популярность у всей округи! При условии что с ноября по март отпуск и доставка писем не раньше полудня. Но раз я держу три конверта в десять утра в декабре, подобная халява представляется маловероятной. Скрепя сердце я добавила «почтальон» в список неподходящих занятий, где уже значились бухгалтер, терапевт и бариста: девять раз из десяти я не помню, зачем пошла на кухню, а тут будут наседать три тысячи посетителей «Старбакса», требуя свой кофе.
Необходимость найти работу уже давила. Я по-прежнему вела колонку в британском издании «Лук», но на жизнь этого не хватало, а сбережения таяли. Мне остро требовалась постоянная работа, но все старания пока оставались безуспешными. Сперва я списывала это на отсутствие вакансий в летнюю пору. Затем на загруженную осень. А в Рождество традиционно не до новых работников. Стучу по дереву, чтобы январь принес интересные предложения, иначе очень скоро мне придется узнать разницу между латте-венти и большим американо. Ладно, зато у меня есть письма.
Все знают: нет ничего интереснее свежей почты, особенно под Рождество. Два конверта с рождественской символикой, другой был с английскими марками. Не имея ни выдержки, ни желания открывать почту в квартире, я присела на ступеньку, натянув на колени куртку Алекса, и надорвала бумагу. А-ах, счастливого Рождества от Луизы, Тима и Бампа. Во втором оказалась открытка от «Блумингдейл». «Какие милые люди», — польщенно подумала я. Надо заглянуть к ним, как только я найду кредитную карту, которую Алекс спрятал от меня (после моих уговоров) перед отъездом, — несколько недель искала по всем щелям, так и не нашла. Третий конверт не был праздничным — длинный, белый, слишком тонкий, чтобы там оказалась открытка, но я решила вскрыть и его.