— Вы можете переслать мне по факсу какие-либо материалы расследования? — спрашивает Моника.
— Пока в полицию не обращались. Мальчик еще не назвал своего обидчика.
При этих словах Моника откладывает ручку.
— Доктор, вы знаете, что я не могу открыть дело, пока не будет подозреваемого.
— Это всего лишь вопрос времени. У Натаниэля соматоформное нарушение, в результате он утратил речь безо всяких физических причин. Я уверена, что через пару недель он сможет рассказать нам, кто с ним так поступил.
— А что говорят родители?
Психиатр колеблется:
— Для них это необычное поведение.
Моника постукивает ручкой по письменному столу. В ее практике, когда родители уверяют, что ни по поведению, ни по высказываниям ребенка даже не догадывались о том, что он подвергается насилию, это часто означало, что насильником является один или оба родителя.
Доктор Робишо тоже это понимает:
— Я решила, что вы должны вмешаться в это дело уже на начальной стадии, мисс Лафлам. Я направила Фростов к педиатру, который специализируется на случаях жестокого обращения с детьми, для проведения более детального обследования их сына. Он пришлет вам результаты своего осмотра.
Моника приняла информацию к сведению и повесила трубку. Потом взглянула на то, что написала, пока готовилась открыть очередное дело, которое, вероятнее всего, развалится, даже не дойдя до суда.
«Фрост… — думает она, переписывая фамилию. — Наверное, однофамильцы».
Мы лежим в темноте, не касаясь друг друга, между нами добрых полметра.
— Мисс Лидия? — шепчу я, и чувствую, как Калеб качает головой. — Тогда кто? Кто еще оставался с ним наедине, кроме нас двоих?
Калеб лежит так тихо, что мне кажется: он заснул.
— Патрик оставался с ним на целую неделю, когда мы в прошлом месяце ездили к твоему двоюродному брату на свадьбу.
Я приподнимаюсь на локте:
— Ты серьезно? Патрик полицейский. Мы знакомы с ним шесть лет.
— У него нет девушки…
— Он полгода как развелся!
— Я одно хочу сказать, — Калеб поворачивается на бок, — ты знаешь его не настолько хорошо, как думаешь.
Я качаю головой:
— Патрик любит Натаниэля.
Калеб пристально смотрит на меня. Его ответ совершенно очевиден, хотя он так и не произносит его вслух: «Возможно, слишком сильно».
На следующее утро Калеб уходит из дома, пока луна еще висит на своем гвоздике на небе. Мы о таком раскладе договаривались, обмениваясь временем, как фишками в покере: Калеб закончит свою стену и вернется домой к полудню, в результате — я могу отправляться на работу. Но я никуда не пойду. Работа подождет. Это случилось с Натаниэлем, когда меня не было рядом; я не могу рисковать и еще раз выпустить его из поля зрения.