Это уважительная причина — защищать своего ребенка. Но сегодня утром я почему-то не могу понять львиц, которые охраняют своих малышей, а скорее соотношу себя с хомяками, которые пожирают свое потомство. С одной стороны, мой сын, кажется, не заметил, что я хочу стать для него героем. С другой — я и сама не уверена в том, что хочу им стать. Только не в случае, если стать героем — значит защищать мальчика, который постоянно со мной дерется.
Господи, у него есть все причины меня ненавидеть за то, что я была такой эгоисткой!
Хотя терпение никогда не было моей сильной стороной. Я решаю проблемы, ищу официальные свидетельства. И хотя я понимаю, что нежелание самого Натаниэля тут ни при чем, я злюсь на него за то, что своим молчанием он оберегает человека, которого следовало бы посадить за решетку.
Сегодня Натаниэль сам не свой. Он настаивает на том, чтобы оставаться в пижаме с Суперменом, хотя уже почти двенадцать часов дня. Хуже того, сегодня ночью он опять описался, поэтому от него воняет мочой. Вчера Калебу понадобился целый час, чтобы снять с него мокрую одежду; сегодня утром мне понадобилось целых два, чтобы понять, что у меня нет ни эмоциональных, ни физических сил с ним бороться. Но все равно я ввязываюсь в очередное сражение.
Натаниэль подобно каменной горгулье сидит на стуле, плотно сжав губы и противясь всем моим попыткам впихнуть в него еду. Со вчерашнего утра он ничего не ел. Я испробовала все, начиная от мараскиновых вишен до корня имбиря, — все содержимое холодильника от А до Я, а потом в обратном порядке.
— Натаниэль. — Я вижу, как скатывается с кухонного стола лимон. — Спагетти хочешь? Куриные палочки? Я приготовлю все, что захочешь. Только намекни.
Но он лишь качает в ответ головой.
Когда он не ест — это еще не конец света. Так было и вчера. Но в глубине души я верю, что если смогу… смогу накормить сына… у него не так будет болеть душа. Какая-то часть меня помнит, что первая обязанность матери — накормить детеныша, и, если я одержу победу в такой малости, возможно, это значит, что я еще не совсем пропащая мать для своего сына.
— Рыбку? Мороженое? Пиццу?
Он начинает медленно поворачиваться на стуле. Первый раз это вышло случайно — соскользнула нога и он крутнулся. Потом он начинает крутиться намеренно. Он слышит мой вопрос и нарочно игнорирует меня.
— Натаниэль.
Вращение.
Что-то щелкает. Я зла на себя, на весь мир, но выливаю свою злобу на сына — так проще всего.
— Натаниэль! Я к тебе обращаюсь!
Он смотрит мне в глаза. Потом лениво отворачивается.
— Нет, ты будешь меня слушать! Сейчас же!