– Зеленый! Красный! Зеленый! Синий! Красный! Синий! Красный! Зеленый! Зеленый!..
У Ваэлина заболела рука уже после первых нескольких минут, но он продолжал рубить изо всех сил. Баркус после нескольких взмахов на миг опустил руку и был осыпан градом ударов розгой, которые стерли с его лица привычную улыбку. По лбу у него потекла кровь.
– Красный! Красный! Синий! Зеленый! Красный! Синий! Синий!..
Ваэлин обнаружил, что руке не так больно, если в последний момент изменить угол удара и как бы разрезать столб клинком вместо того, чтобы просто ударять по нему. Соллис подошел и встал позади него. Спина зачесалась в ожидании удара. Но Соллис постоял, посмотрел, хмыкнул и отошел, чтобы наказать Норту за то, что тот рубанул по синему вместо красного.
– Уши прочисти, шут гороховый!
Норта получил удар по шее и сморгнул слезы, не переставая сражаться со столбом.
Соллис заставил их упражняться так несколько часов. Свист его розги был резким контрастом мерному стуку мечей о столбы. Через некоторое время он заставил их поменять руки.
– Братья ордена сражаются обеими руками, – сказал он им. – Потеря конечности – не оправдание для трусости.
Еще один бесконечный час или даже больше – и он велел им остановиться и взял вместо розги деревянный меч. Этот меч, как и их собственные, был азраэльского образца: с прямым клинком и рукоятью в полторы ладони. Тонкий, изогнутый отросток гарды прикрывал рукоять, защищая пальцы. Ваэлин разбирался в мечах: в доме его отца, над камином в трапезном зале, их висело множество, и у мальчишки чесались руки их подержать, хотя он ни разу не решился к ним прикоснуться. Разумеется, те мечи были куда больше этих деревянных игрушек: клинки больше ярда[4] в длину, побитые и порубленные – их регулярно точили, но лезвия оставались неровными, оттого что точильный камень сглаживал многочисленные зарубки и зазубрины, полученные мечом на поле боя. Один из мечей всегда притягивал его взгляд сильнее остальных. Меч висел высоко, там, куда ему было не дотянуться, и клинок смотрел вниз, прямо ему в нос. Это был довольно простой клинок, азраэльский, как и большинство остальных, и не такой изысканный, как некоторые другие, но, в отличие от них, его клинок не носил следов правки: он был отполирован до блеска, но все зарубки, царапины и зазубрины, портящие сталь, так и остались нетронутыми. Ваэлин не решался спрашивать об этом у отца и потому отправился с этим к матушке, хотя трепет он испытывал почти такой же: он знал, что мать ненавидит отцовские мечи. Он нашел ее в гостиной, за чтением, как это часто бывало. Это было в самом начале ее болезни, лицо у нее сильно осунулось, и Ваэлин поневоле пялился на него. Когда он проскользнул в комнату, она улыбнулась и похлопала по сиденью рядом с собой. Она любила показывать ему свои книжки. Он смотрел картинки, а она рассказывала ему про Веру и Королевство. Мальчик сидел, терпеливо слушая историю Керлиса Неверного, обреченного на вечную погибель за то, что он отверг наставления Ушедших, пока она не умолкла достаточно надолго, чтобы он успел задать вопрос: