– После визита вашего отца мельденейцы решили, что им следует позаботиться об обороне. Каждый владыка кораблей должен был выставить по пять кораблей для флота, который постоянно патрулирует острова. И капитан, которому выпала честь командовать этим флотом, называется Щитом Островов.
Я помолчал, осторожно посмотрел на него.
– Как вы думаете, сумеете вы его одолеть?
Его глаза блуждали по столовой, задерживаясь на облезлых останках стенной росписи, хотя что там было изображено – теперь сделалось не видно под черными разводами на месте некогда ярких красок.
– Его отец был богатым человеком, из Империи выписал художника, который нарисовал фреску с портретами всей семьи. У Щита было трое братьев, все старше него, и все же он знал, что отец любит его больше прочих.
Он говорил с пугающей уверенностью, внушающей подозрение, что мы обедаем среди призраков погибшей семьи Щита.
– Много же вы разглядели в пятнах выгоревшей краски!
Он поставил чашку, отодвинул тарелку. Если то и была его последняя трапеза, мне показалось, что особого энтузиазма она в нем не вызвала.
– Что вы станете делать с историей, которую я вам рассказал?
«С неоконченной историей, которую вы мне рассказали», – подумал я, но ответил:
– Она дала мне немало пищи для размышлений. Однако, если я ее опубликую, вряд ли многих убедит описание этой войны как проявления маразма глупого старика.
– Янус был интриган, лжец, а временами и убийца. Но был ли он на самом деле глупцом? Сколько бы крови и денег ни ушло в песок в той ненавистной войне, я до сих пор не уверен, что это все не было частью некоего великого замысла, какого-то окончательного плана, настолько сложного, что мне его просто не объять рассудком.
– Когда вы говорите о Янусе, вы рассказываете о бессердечном и хитроумном старике, однако я не слышу гнева в вашем голосе. Вы не испытываете ненависти к человеку, который вас предал.
– Предал? Меня? Единственное, чему когда-либо был верен Янус – это его наследие, Объединенное Королевство, которым вечно будет править род Аль-Ниэрен. Это единственное, что его волновало по-настоящему. Ненавидеть его за его поступки – все равно что ненавидеть скорпиона, который тебя укусил.
Я осушил свой бокал и снова потянулся за бутылкой. Я обнаружил, что этот дар Кумбраэля мне нравится, и внезапно ощутил желание напиться. Напряжение этого дня и предстоящее завтра зрелище кровавого поединка оставили у меня внутри тревожное ощущение, которое мне не терпелось утопить в вине. Я и прежде не раз видел, как умирают люди, преступники и изменники, предаваемые казни по велению императора, но, как бы ярко ни полыхала моя ненависть к этому человеку, я обнаружил, что уже не способен упиваться мыслями об ожидающей его насильственной смерти.