Звоню Даррену, сообщаю, что расстался с Брэдом, и интересуюсь, не хочет ли он работать со мной. Даррен отвечает, что польщен предложением, хотя вот-вот собирался подписать контракт с Маратом Сафиным. Впрочем, он в любом случае поразмыслит обо всем и свяжется со мной.
- Хорошо, - говорю я. - Думай, сколько тебе нужно.
Перезваниваю ему через полчаса. И говорю:
- Черт возьми, о чем тут еще думать? Зачем тебе тренировать Сафина? Ты никогда не будешь знать, чего от него ожидать. Ты просто обязан работать со мной. Клянусь тебе, Даррен, я еще способен на многое. Моя карьера не закончена. Я сосредоточен на ней - и мне нужен человек, который поможет сохранить концентрацию.
- Хорошо, - смеется он. - Договорились.
Он даже не упомянул о деньгах.
ШТЕФАНИ И ДЖАДЕН летят со мной в Ки-Бискейн. На дворе - апрель 2002-го, до моего тридцать второго дня рождения осталось несколько дней. На турнире полно игроков вдвое моложе меня, младотурков вроде Энди Роддика, очередного, уже не упомню, какого по счету, спасителя американского тенниса. Н-да, бедный мальчик. Здесь же - новая сенсация, юное дарование из Швейцарии по имени Роджер Федерер.
Я хочу выиграть этот турнир ради своей жены и шестимесячного сына. Но ничуть не боюсь проиграть - и тоже из-за них. Каждый вечер, возвращаясь домой после игры, качая колыбель Джадена и обнимая Штефани, с трудом могу вспомнить, выиграл я или проиграл. Теннис исчезает из памяти столь же быстро, как солнце с небосклона. Мне кажется даже, что на моей ведущей руке исчезают мозоли, воспаленные нервы спины перестают болеть. Прежде всего я отец и лишь потом - теннисист. Эта перемена произошла внезапно, без предупреждения.
Как-то утром Штефани решилась уйти в магазин, устроив мне небольшую тренировку: оставив со мной Джадена. Это мой первый опыт наедине с сыном.
- У вас все будет в порядке? - спрашивает она.
- Конечно.
Сажаю Джадена на полку в ванной, прислонив к зеркалу, и разрешаю играть с моей зубной щеткой, пока я собираюсь. Ему нравится сосать зубную щетку, глядя, как я брею голову электробритвой.
- Как тебе твой лысый папа? - спрашиваю я.
Он улыбается.
- Знаешь, сын, я когда-то был таким же, как ты: с длинными волосами, торчащими во все стороны. Этим зачесом на лысину ты никого не обманешь.
Он улыбается еще шире, разумеется, не понимая ни слова.
Я перебираю его волосы пальцами.
- Похоже, ты слишком зарос, дорогой. Здесь надо кое-что убрать.
Я меняю насадку на электробритве на ту, что оставляет короткие волосы на голове. Однако, когда я провожу бритвой по маленькой головке сына, на ней остается яркая полоса кожи - белая, как задняя линия на корте.