— Вы верите, что сейчас я ничего не вижу?
Он стоял прямо перед ней.
— Да, — отозвалась Венеция, вцепившись пальцами в складки своей юбки.
Он снял с нее шляпу. У Венеции перехватило дыхание. Никогда в жизни она не чувствовала себя более обнаженной.
Он прошелся тыльной стороной ладони по ее щеке, и кожу словно опалило огнем.
— Дверь не заперта. Вы можете уйти в любой момент.
В голове Венеции мелькнула сцена: он входит в нее, а она, охваченная сомнениями, умоляет разрешить ей уйти.
— Я не уйду. — В ее тихом голосе прозвучал вызов.
Он промолчал. Венеция надеялась, что шум волн, бьющихся о борта «Родезии», заглушает ее прерывистое дыхание. Лексингтон опять коснулся ее, пройдясь подушечкой большого пальца по ее нижней губе. И снова его прикосновение обожгло кожу.
— Вы не хотите заниматься со мной любовью. Зачем вы здесь?
Она сглотнула.
— Хочу, просто боюсь.
— Чего?
Лексингтон склонил голову и поцеловал ее чуть ниже скулы. Венецию пронзила дрожь.
— Просто… прошло слишком много времени.
Он взял ее за предплечья, обжигая сквозь шелковую ткань рукавов.
— Сколько?
— Восемь лет.
Он обхватил ладонью ее затылок и поцеловал без тени колебаний, раздвинув ее губы. Поцелуй имел вкус арабского кофе, чистый и крепкий, как его воля. И она ощутила эту волю глубоко внутри себя, в местах, дремавших почти десять лет.
Лексингтон отстранился — слишком быстро, как ей показалось. Корабль раскачивался на волнах, но ярость моря не шла ни в какое сравнение с бурей чувств, бушевавшей у нее внутри.
— Где дверь? — нетвердым голосом спросила Венеция.
Он ответил не сразу. В непроницаемой тьме она могла только слышать его дыхание, чуть более прерывистое, чем обычно.
— В пяти шагах позади вас. — Он помедлил мгновение. — Проводить вас до двери?
— Нет, — сказала она. — Отведите меня в противоположную сторону.
В спальне было еще темнее, чем в гостиной. Кристиан остановился у постели. Под его большим пальцем, лежавшим на запястье баронессы, бешено пульсировала жилка.
Он разжал ее крепко стиснутый кулачок. Она была так напряжена, что, казалось, внутри у нее идет полномасштабная война. Но под всем этим напряжением и сопротивлением пульсировало возбуждение, с каждым из ее прерывистых вздохов становившееся все более очевидным. Кристиан не мог припомнить, когда в последний раз бывал так возбужден.
Обхватив ее лицо ладонями, он снова поцеловал баронессу. У нее был вкус чего-то невероятно чистого, как снег или талая вода, и такой же свежий запах. Без намека на мускус или цветочную сладость, только благоухание свежевымытых волос и кожи, согретой теплом ее тела.