Наша беседа завершилась тем, что он пригласил меня прямо в лимузин к столичной знаменитости, куда я и уселась под недоумевающие взгляды всех моих коллег. Всю дорогу до сценической площадки знаменитость мило мне улыбался (почти как равной), снизойдя даже до того, чтобы сказать мне несколько слов. К сцене я с шиком подъехала в лимузине, поражая стоявшую за кулисами милицию и местную охрану. За кулисами мы расстались — от отправился вслед за знаменитостью в наскоро приготовленную гримерную, а я осталась стоять, ожидая свою съемочную группу и начало концерта. Перед тем, как отправится в гримерку, Сергей крепко сжал мне руку и тихонько прошептал:
— Никуда не исчезай. Стой за кулисами, жди меня и, главное, не вздумай уйти без меня!
Я кивнула, он пообещал, а я знала, что теперь ни за что не смогу уйти.
Домой я вернулась в пять часов утра, выжатая полностью, обессиленная и злая. Наверное, наступило раскаяние. А может, и нет. Мне никогда не удавалось поймать этот миг. В миг, когда яркие вспышки собственного учащенного дыхания как огненные сполохи рядом с чужими глазами, когда на грани невидимого ты попадаешь в другой мир, когда ты понимаешь, что все это чужое-тогда, наверное, приходит раскаяние… А минуты кажутся таким далеким и странным, похожие на тягостные звуки расстроенной скрипки. Мир кажется серым и скучным, с серым не нужным рассветом, надолго отнимающим всю веру в себя.
Я догадываюсь, когда приходит раскаяние и боль волнами поднимается к твоему горлу. Обыкновенно это бывает в тот момент, когда ты понимаешь, что бывший с тобой мужчина — чужой. Не твой. Не любимый. Не нужный. Мужчина, которого ты не хотела и не ждала. Я вернулась в пять часов. Дом спал. Уже светало. В подъезде гуляли сквозняки. Я никого не встретила по дороге. Это тоже было странным. Обычно, когда я возвращаюсь так поздно (или рано) приоткрывается дверь соседки рядом, которая страдает бессонницей. Она высовывает в образовавшуюся щель свое ехидное лицо и смотрит на меня слезящимися подлыми глазками. Потом быстро шмыгает назад, чтобы я ничего не успела ей сказать. Это делается для того, чтобы было, о чем рассказывать остальным старухам на скамейке возле дома. Нужно же старым сплетницам чем-то жить. Мои домочадцы привыкли к моим поздним возвращениям, особенно когда знают, что я работаю на концертах. Конечно, они не были довольны, но смирились. О том, что изредка я возвращалась из разных постелей, никто не знал. Поэтому дома меня никто не ждал. Я зажгла свет на кухне, чтобы налить себе стакан воды, и бросила на себя взгляд в зеркало. Мое лицо было красным. Отчего? Вряд ли от чужих поцелуев. А может быть, от жестокого разочарования? Чужие, не нужные поцелуи похожи на горькие слезы.