— Ладно, Антон, надеюсь, ты не станешь поднимать шум. Это действительно я открыла дверь.
— Зачем?
— Мне нужно было поплакать. Я была уверена, что Илья развлекается тут с этой…
— Лариса, какая «эта»? У нас производственное совещание. Здесь Дивояров, Володя Мешков, другие люди, и никакой «этой»! Кроме того, зачем плакать в таком огромном помещении?
Мила, встав на четвереньки за коробками, безостановочно целовала Трезора в нос. Подлая собака виляла хвостом и не уходила.
— Ну… Как тебе объяснить, чтобы ты понял? Я хотела дождаться ночи, а потом застукать Илью прямо в постели.
— Хорошо, пойдем, убедишься, что ни одной женщины в доме нет. Надеюсь, тебя это успокоит.
— Не думаю, что Илья будет рад меня сейчас увидеть, — с некоторым сомнением в голосе предположила Лариса.
«Какая низкая у человека самооценка при таких-то ногах! — подумала Мила, вытирая губы тыльной стороной руки, — Будь у меня такая стать, я бы просто вошла, скинула плащ движением плеча и подождала, пока Орехов начнет свои объяснения! Почему он — тут, а я в Москве!»
— Пойдем-пойдем, — подтолкнул Ларису свинообразный Антон. — Ключ где?
Ключ лежал у Милы в кармане.
— Ах, подожди запирать, здесь же Трезор! — быстро нашлась Лариса.
Услыхав свое имя, любвеобильная тварь ринулась было на голос, но Мила схватила ее поперек туловища и одной рукой принялась исступленно чесать брюхо.
Трезор повалился на бок, потом на спину и стал трясти ногами, показывая, что балдеет.
— Но ключ-то где? — не сдавался Лушкин.
Они вышли на улицу, продолжая препираться. Мила сгребла Трезора в охапку и, держа его на руках, понеслась вслед за ними к выходу. Дождавшись, пока те удалятся на приличное расстояние, она выскользнула на улицу, бросила ключ в вазу, выпустила собаку и короткими перебежками помчалась к жилому дому. Здесь ей удалось быстро обнаружить окно, за которым и проходило упомянутое производственное совещание.
Было плохо слышно, о чем говорят, но Мила встала так, чтобы без помех следить за происходящим и все, что она не расслышала, домысливать, читая по губам.
В комнате на стульях вокруг круглого деревенского стола сидели четверо — утомленный Орехов, его шофер Володя Мешков, лощеный Дивояров и незнакомый Миле пожилой человек с пушистыми рыжими усами — абсолютно лысый, и голова его сверкала, словно любовно отполированная кусочком замши. Как выяснилось через пару минут, это был немец, которого все, кроме Дивоярова, называли герром Швиммером. Дивояров же звал его просто Отто. Отто Швиммер единственный разговаривал в полный голос, правда, на столь ломаном русском, что Орехова то и дело крючило от раздражения.