Он сделал все, что мог (Ардаматский) - страница 43

Речка была мелкая. Хорошо, что я захватил лежавший на берегу шестик — им я и толкал свой ялик. Позже я догадался выломать в лодке поперечное сиденье, из которого получилось какое-то подобие маленького весла. Даже против течения ялик двигался довольно резво.

В полдень я сделал привал. Причалил к заводи, затемненной густым лозняком, привязал ялик к кустам и растянулся на его дне. Так я проспал, наверное, часа два. Проснулся от голода. Сел и тупо смотрю в воду. В серо-зеленом речном царстве шевельнулись водоросли, заколыхались и их тени на песчаном дне. Из-под водорослей вылез рак. Он прополз по дну, ловко взобрался по крутой стенке берега до чернеющей в нем дырки и скрылся. Чуть правей — другая дырка, и из нее высовывается рачья клешня.

Никогда не любил раков вареных, а тут досыта наелся сырыми. Какое это было вкусное кушанье, словами не описать! Сразу ожил, повеселел и даже без всякого на то основания решил, что все у меня теперь пойдет хорошо. Чего раздумывать — в путь! Я отвязал ялик, оттолкнулся от кустов — плавание продолжается! Теперь у меня есть развлечение: я смотрю, как ползают по дну ялика раки — мой продовольственный резерв.

Я плыл весь день и часть ночи. Время от времени причаливал, выбирался на берег и осматривал местность. Картина была все та же: слева — низменный океан, а справа — земля обжитая; то ближе к реке, то дальше от нее виднелись постройки, Единственно, что заметно изменялось, это сама речка — она становилась все у́же.

На второй день я увидел черневший на горизонте лес. Ну, вот и прекрасно! Я думал, что к вечеру доберусь до него, ан нет. Я плыл еще два дня, а лес по-прежнему оставался впереди. Речка стала труднопроходимой даже для моего ялика. Она была шириной не больше метра и делала немыслимые петли. На крутых поворотах возни не оберешься, пока протолкнешь ялик вперед. Еще пошли отмели — одна за другой. Перед каждой приходилось вылезать и тащить ялик волоком. Скоро я обнаружил, что речка вдруг резко свернула в сторону и продолжать плыть по ней означало бы удаляться от леса.

В последний раз я воспользовался благами речки и набил раками мешок, сделанный из нижней рубашки. Запихнув ялик поглубже в осоку, я вылез на берег и пошел болотом к лесу. Добрался я до него только на следующий день, и то к вечеру. Теперь я знаю, что вышел тогда на закраину знаменитой Гродненской пущи…

И вот тут, на самой опушке леса, мое благополучное путешествие чуть не оборвалось.

Произошло это так. Я осторожно шел в сумрачной предвечерней сини, особенно густой вблизи леса. Шел, озираясь, как затравленный зверь, на душе было тревожно. И вдруг я увидел вспышку огонька, словно кто в лесной чаще или спичку зажег, или чиркнул зажигалкой. Несколько минут я стоял не шевелясь — ничего не видно и не слышно. Снова пошел, стараясь ступать бесшумно, но взял сильно правее того места, где заметил вспышку. Я углубился в лес примерно на километр. Решил, что огонек мне померещился, и чувство опасности постепенно притупилось. Вдруг до меня донесся запах паленой хвои. Я остановился. Подумалось радостно: «Может, партизаны?» Обостренный слух уловил потрескивание костра. Двигаясь очень осторожно, я пошел в сторону этого звука. Сделаю шаг и замираю, слушаю, смотрю. Вскоре увидел отраженный на стволе сосны зыбкий отблеск костра. Подошел ближе. Картина мне открылась такая: костер горел в глубокой ямке, а возле него друг против друга сидели два гитлеровца. На коленях у них автоматы. Один из гитлеровцев привстал, вынул из костра жестяную коробку и поставил ее возле себя. Другой придвинулся к нему поближе, и они начали есть разогретые консервы.