— О ужас! Кошмар! — вздрогнула похолодевшая от страха Маруся.
— Именно так все и было. Убил, потом выпил бутылку водки и пошел спать. Мама тогда взяла топор и… — голос Лили снова задрожал.
— Пресвятые угодники! — У Маруси не было слов, зато она быстро приходила в себя.
— Убила… — выдохнула Лиля.
— И что? Клару Сергеевну арестовали?
— Нет… Я плохо помню. Плакала все время. Лешу жалко было. Столько крови… — потерла переносицу Лиля и тряхнула головой, словно отбрасывая жуткие воспоминания. — Бандюганы в дом налетели, просто заполонили все тут… Папаша же вроде как для них свой был. Я тогда за маму испугалась, была уверена, что ее тоже убьют, но… Знаешь, бандиты тоже обалдели, когда увидели маленькое окровавленное тельце Леши и поддержали мою маму. Они сами похоронили Лешу и сделали так, что маму не привлекли к уголовной ответственности. Как-то удалось доказать, что отец погиб, попав под лопасти работающего катера, потому что напился на рыбалке. Несчастный случай… Все обставили так, что не подкопаешься, — вздохнула Лиля.
— Ужасная история… Но я не могу винить твою мать, — сказала Маруся, все еще не понимая, почему она стоит, прикованная к стене.
— Я ее тоже не винила… — согласилась Лиля. — Я бы сама поступила так же. Но весь доходный похоронный бизнес перешел к матери. Она крепко подружилась с бандитами. Это одна шайка-лейка. Мать даже вышла замуж за одного из криминальных авторитетов, но счастье их было недолгим, тот погиб в какой-то разборке года через три… Мать стала другой. И я не знаю, когда это случилось… Издевательства мужа, смерть ребенка, убийство…
— Немудрено тронуться, — подала голос Маруся.
Лиля вздрогнула от ее слов, словно только сейчас увидела Марусю.
— Тронуться? Да… Именно это слово подходит для Клары Сергеевны, — назвала она свою мать по имени-отчеству, словно ей было тяжело признать, что ее мама сошла с ума. — Она действительно тронулась, а не стала другой… Ты права, как всегда права… Целыми днями покойники, покойники, рыдающие родственники, падающие без чувств. Легко ли ей было? Но мама вполне справлялась с таким бизнесом. Ей некуда было деваться. Она понимала, что если сойдет с этой тропы, то только в могилу или в тюрьму за убийство моего отца. И со временем она стала самой жесткой и бескомпромиссной в этой среде… Ходили слухи, что, если надо, Клара Сергеевна сама вспорет живот любой беременной женщине и на ее глазах нашинкует плод, словно капусту. И не смотри на меня так… Я всю эту жестокость в полной мере ощутила на собственной шкуре. Я же оказалась единственной ее родственницей, ее единственной уцелевшей дочкой, и она словно помешалась на любви ко мне. Я все время должна была быть рядом, делать только то, что она скажет и что хочет. Ей все время казалось, что и со мной может что-то случиться, и тогда она окончательно потеряет рассудок. Мне нельзя было ни с кем общаться, матери везде мерещились враги и похитители. Я не ходила в школу, в начальных классах мать занималась со мной сама, потом стали приходить на дом репетиторы, прошедшие жесточайший отбор. Все уроки проходили в присутствии мамы, я не общалась со сверстниками. А стоило какой-нибудь учительнице понравиться мне, так она тут же ревниво замещалась другой, такой, что устроила бы мою мать — жесткую и злую. Общаться я могла только с матерью, выезжать и выходить куда бы то ни было — только с ней.