Он открыл пудреницу. Там не было ничего, даже пудры. Старыгин пожал плечами и тут увидел ключ, который лежал, оказывается, на подоконнике. Дверь он открыл без скрипа и сбежал по лестнице, забыв поприветствовать портье.
Мейстеру Рембрандту ван Рейну снился странный и неприятный сон.
Снилось ему, что он идет вдоль одного из амстердамских каналов.
Идет под руку с женщиной, только вот лица этой женщины никак не может разглядеть. То ли это покойная Саския, то ли вдова трубача Гертджи…
Они идут вдоль канала, ни слова не говоря, а навстречу им по одному, по двое проходят те, кого писал мейстер Рембрандт за прошедшие годы – пророк Иеремия с трясущейся седой бородой, апостол Павел в сером грубом рубище, доктор Тюльп в белоснежном кружевном воротнике, с ухоженной бородкой, торговец Николас Рутс в меховой шапке, в пышном воротнике – фрезе, широкоплечий могучий Самсон с коротко и неровно остриженными волосами…
И все они показывают художнику на что-то, плывущее по темной воде канала.
Мейстер Рембрандт подходит к самой воде, склоняется… и видит плывущие мимо него полуувядшие цветы – тюльпаны, лилии, розы… он следит за этими цветами, пытаясь понять, откуда и куда они плывут, и вдруг там же, в этой темной маслянистой воде, видит он лицо… лицо своей Саскии, так рано его покинувшей…
И мертвая Саския открывает глаза, смотрит на него со странным укором и тянет из воды к нему руки, словно пытается схватить и утянуть к себе, в воду…
– Что ты, Саския, мой цветочек! – в испуге говорит ей мейстер Рембрандт. – Разве я в чем-то перед тобой виноват? Почему ты хочешь моей смерти?
И она что-то отвечает ему, только слов не слышно… она отвечает ему с укором…
В ужасе проснулся Рембрандт. Приподнявшись в постели, уставился перед собой невидящими глазами.
К чему такой сон? Неужели покойная жена с того света пытается протянуть к нему руки?
Он повернулся и увидел спящую рядом Гертджи.
Полное плечо отливало молочным серебром под льющимся сквозь неплотно прикрытые ставни лунным светом. Женщина дышала спокойно и ровно, словно совесть ее была чиста, как слеза младенца. Вот она немного повернулась и пробормотала сонными губами какое-то слово, какое-то неразборчивое имя…
Рембрандт успокоился и снова лег рядом с Гертджи.
Должно быть, этот сон ничего не значит, незачем беспокоиться о пустяках. Говорят, покойники снятся к перемене погоды. Другое действительно беспокоит его: деньги тают, как снег под лучами весеннего солнца… долг за дом не уменьшается, да и других долгов у него чересчур много… и Саския оставила наследство не ему, а девятимесячному сыну… и еще этот странный заказчик, этот Черный Человек, – какую необычную задачу поставил он перед художником… такого ему никогда не приходилось слышать. Лучше всего было бы отказаться, послать этого человека подальше, но деньги, проклятые деньги! Ведь он уже взял у заказчика пятьсот гульденов…