Уложила я его на войлок под эту осинку, накрыла шубой. Повязала осинку новым кушаком. Села рядом да и сама начинаю ее просить: «Осинка, — говорю, — лесинка! Возьми его трясоту! Дай ему леготу!» Прошу это осинку, а сама плачу. Неужели, думаю, опять мне и на пашне, и на покосе придется одной горе мыкать.
А Денис мой, гляжу, тем временем уснул. Спит себе под своей осинкой. Без малого до обеда проспал. Потом проснулся и сразу есть попросил. Поели мы с ним под этой осинкой и отправились помаленьку домой. И что бы вы думали? Обратно мой Денис уж на телеге лежать не хочет. Повеселел. Вожжи взял в руки. Гнедка понукает.
Дома напоила я его чаем с дубровником. Он у меня всю ночь и проспал как мертвый. А через неделю и совсем оклемался. После петрова дня на покос поехали. И нынче, слава богу, держится. Вот как оно бывает.
— Вот тебе и бродяжка.
— Разные среди них попадаются.
— Вот бы нам с Архипом такого бродяжку повстречать! — промолвила тетка Софья.
— И встретите. Мало ли их проходит летом. Так один за одним и идут. Непременно встретите, — стала уверять тетку Софью Акулина Елисеевна.
— А может, от батки от этой поправится. Все-таки легче ему стало, — сказала Варвара Абакурова.
— Дай-то бог. Может, и от батки встанет на ноги, — произнес зять Архипа Степан. — Тут ведь только узнать, что к чему, — и дело пойдет на лад. Вон Афоня-цыган все время детской мочой лечится. Уж как его бьют за воровство за это. Приедет со своего промысла — кровью харкает. И сразу начинает пить мочу. Цыганят у него много. Так что лекарства этого хватает. Вот и пользуется. Попьет месяца два, глядишь, и опять на свой промысел едет.
— Кому что. Тебе хлеб пахать, Трошке Плясунку в тайге белковать, а ему, значит, воровать, — глубокомысленно заключил дядя Илья. — Уж такая планида человеку вышла.
— А я, мужики, так думаю, — вступил в разговор Ехрем Кожуховский. — Батка баткой, раз она дает ему облегченье. Но все-таки без хорошего человека тут не обойтись.
— Вот и я говорю — знающего человека искать надо, — снова стала советовать Акулина Обеднина.
— А что его искать-то, — поддержал Акулину Ехрем Кожуховский. — Когда еще он заявится, знающий человек-то. А может, и совсем не заявится. Гарасима надо просить. Он и батку эту присоветовал, он и слово от всяких болезней знает.
— Да, по этой части Гарасим соображает. Ничего не скажешь, — вставил свое замечание дядя Илья.
— От бродяжек от этих все перенимает, — снова заговорил Ехрем Кожуховский. — Мы-то их чураемся, а чего чураемся — и сами не знаем. А Гарасим, как ни посмотришь, все с ними. То с одним, то с другим. Не зря он обхаживает их. Так что ты, Софья, непременно попроси его насчет этого дела. Выставь уж ему, так и быть, бутылку. На такое дело не жалко. Может, и в самом деле поможет человек.