Вот прибегаю я домой, стучу изо всей мочи своей Кустеихе, вваливаюсь в избу — сам не свой. А ей, конечно, невдомек, что со мной делается, и она завела старую волынку: опять-де нализался в стельку. И все такое. А потом видит, что со мной что-то неладно, и спрашивает: «Чего это ты зубами-то дробь выколачиваешь?» — «Не шумаркай ты, — говорю, — христа ради. Мне и без тебя тошно. Зажигай, — говорю, — скорее свечи перед образами да молись». И сам начинаю читать молитву: «Господи Сусе, помилуй нас». А Кустеиха моя зажгла на божнице свечи, да с перепуга-то, видать, перезабыла все молитвы. Стоит, крестится да только бормочет: «Сукрест-накрест, сукрест-накрест!» — «Читай, — говорю ей, — дура ты разэтакая, как следует», а сам крещусь изо всей силы. Молюсь, молюсь и замечаю, что петухи эти со своим кукуреканьем стали вроде как бы отдаляться. А потом и совсем заглохли. Ну, тут я немного успокоился, улегся на печку, прогрелся как следует и помаленьку заснул.
А на другой день мой Гарасим как ни в чем не бывало заявляется опохмеляться. Мне бы его взашей гнать, с крыльца спустить боком… И не смею. Еще не такое может вытворить. Вот и приходится принимать да угощать. А ему только это и надо. Вот он какой у нас, Гарасим-то Кузьмич. Он все может…
Тут все стали дивиться, какие номера вытворил Гарасим с Ехремом и Кустеем, какой он дошлый человек по этой части и какой хороший совет может он преподать в трудном случае. И долго продолжали бы судачить об этом, если бы с «лужка» не повалила большая толпа народа. Посредине толпы несколько здоровых парней несли на плечах длинные, сделанные из жердей, носилки. На носилках восседал седой бородатый мужик. Он громко кричал своим носильщикам:
— Чего замолчали? Песню давайте!
Ребята дружно затянули:
Среди лесов дремучих
Разбойнички идут,
А на плечах могучих
Товарища несут…
— Опять Матюша Ефремов закуролесил.
— Ведь надо же такое удумать!
Все тучки, тучки принавесли,
Эх, с моря пал туман.
Скажи, о чем задумал,
Скажи, наш атаман?
— На носилках несут… Как раненого.
— Нализался опять в стельку и смешит народ. Стыда нет!
А бородатый мужик с пьяными слезами жаловался с носилок:
— Смотрите, люди добрые, до чего довели Матвея Ефремова. Смотрите! — Потом вдруг на всю улицу закричал: — Гаврило Родивонович — богач! Гаврилу Родивоновичу — почет и уваженье! А на чьем горбу у Гаврила Родивоновича богатство держится? На чьем, я спрашиваю?! На моем горбу. Двадцать лет на него спину гну, а что заработал? Заработал грош да на гайтане вошь!
— Дураков работа любит! — послышалось из толпы.