Потом берет баранью лопатку, режет в котел мясо, чистит картошку, крошит лук, все как полагается. Наливает из лагушки в котел воду и ставит на огонь.
А разбойники следят за ним да все выхваляются. «От ваших кульчекских мужиков, — говорят, — никакого прибытка. Только из-за харчей к вам и наведываемся. То ли дело, — говорят, — в татарах, за Енисеем. Там не тот фарт. Вот заглянули мы там последний раз к одному хозяину, дай бог ему царство небесное. Чего только у него не было… Двадцать рысей, четыре выдры, шесть соболей, две лисицы черно-бурых, три шапки камчатского бобра, десять аршин сукна кармазинского, пятнадцать аршин парчи — по зеленой земле цветы серебряные, две шубы тонкого сукна на волчьем меху, опушены выдрой, не говоря о другой мелочи. Да денег без малого две тысячи. Вот это фарт был, не то что в вашем Кульчеке руки марать».
Ведут такой разговор, а дяденьку все торопят: «Тебе что, — говорят, — жизнь надоела, что ли, так долго валандаешься?» Тут вынимает этот ихний атаман свой нож, берет этим ножом из котла кусок мяса и пробует прямо с ножа. «Не готово, — говорит. — Вари еще! Да поторапливайся. Нам ждать тебя некогда». Тут дяденька Антип что-то смекнул. Притащил еще дров, пристроился рядом с этим атаманом и шурует под котлом. А атаман подождал немного и опять берет своим ножом из котла кусок мяса. Только поднес он нож с мясом ко рту, дяденька как стукнет его по руке. Атаман сразу запрокинулся и захрипел. А дяденька схватил котел с кипящей похлебкой и выплеснул ее прямо в лицо другому разбойнику. Третий видит, что ему несдобровать, бросился было бежать. Ну, куда там. Дяденька Антип схватил его и так ударил, что и дух из него вон. Вот как оборотилось это дело. Атаман, тот, конечно, сразу богу душу отдал. Третий, которого дяденька зашиб насмерть, оказался податаманьем. А второй — ошпаренный — остался живой. Но как бы не в себе. Ну, какой уж он после этого воитель. Тут дяденька погрузил их всех на телегу да и привез прямо в Кульчек.
Я слушаю бабушку и все больше и больше уверяюсь в том, что бродяжка, который поселился в нашей бане, из той же шерегешенской шайки. Мне хочется сказать об этом бабушке, но я боюсь прервать ее.
— Ну, тут сбежалась, конечно, вся деревня, — продолжает бабушка. — Видят, такое дело, решили всем обчеством кончать скорее эту шайку. Просят дяденьку: «Веди нас, Антип Евтифеич. А мы уж как-нибудь все за тобой». — «Да куда же я поведу? — отвечает им дяденька Антип. — Пусть этот ошпаренный ведет вас. Он знает к ним дорогу».
Оседлали наши мужики тут коней, взяли, у кого были, ружья, и повел их этот разбойник в Шерегеш. Приводит их в свое логово, а там уж никого нет. Видать, его товарищи уже унюхали, что дело-то не туда оборотилось, и смылись. «Куда они ушли? — спрашивает дяденька этого варнака. — Говори скорее, а не то и тебе будет крышка!» — «Пожалейте меня, несчастного, — говорит тот, — все скажу. Ничего не утаю. В Подлиственную гряду подались они. Там, — говорит, — у нас главное становище».