Бадя Михалаке снял колодку с колен и выглянул из кухни. Русанда прицепила зеркало к стене и возилась с косичками. То заплетала, то расплетала их, но зеркало было маленькое, и девушка не могла видеть сразу и лицо и косы.
Наконец она встала коленями на лавочку. Бадя Михалаке вздохнул: «Летят годы. Летят годы, и так летят, что даже не успеваешь сосчитать их толком. Будто вчера еще она боялась одна выйти ночью из дому без матери. А теперь пожалуйста — невеста…»
Решил почему-то, что шкурка мала. Стал мерить ее еще раз и думал о том, что хата узкая — даже десять пар гостей не поместятся. А на свадьбу повалит народ — двери сломают! Нужно будет соорудить во дворе ковровый шатер. Все же, как это будет? Русанда станет на колени, такая худенькая, глаза, полные слез, и едва слышно пролепечет:
«Благослови меня, отец…»
Потом уйдет. Возьмет с собой в приданое вот эту софку, что возле печи. И они снова ссыплют в каса маре подсолнух, зимой постелют на пол солому, под лавками будут держать картошку, и, как десять лет назад, когда он попросит немного теплой воды, чтобы побриться, жена скажет: «Еще чего! Побреешься и холодной!»
Бадя Михалаке отбросил колодку и вышел из кухни.
— Русанда! Ты долго еще будешь наряжаться?
Девушка обернулась с улыбкой, но тотчас поняла, что тут не до шуток.
— Сейчас иду.
— Вечно вы сейчас идете! Вот-вот польет дождь, но видишь разве, как меняется погода, — три раза на дню!
Русанда наскоро заплела косички, положила в кошелку с горохом кусок виртуты и стала пробовать, хорошо ли отбита ее сапа.
— Ну чего ты еще возишься?
— Что вы пристали ко мне? — не вытерпела она. — Позавчера говорили, что еще рано для гороха, а сегодня боитесь, что будет поздно. Посею, не беспокойтесь. Лучше бы занялись чем-нибудь…
И когда бадя Михалаке вернулся на кухню, чтобы еще раз посмотреть, не выйдет ли из той шкуры ему шапка, Русанда пробралась в сад. Остановилась под старой сливой. На ветру колыхались зеленые стебельки. Подснежники. Второй год подряд всходят здесь подснежники, и только она одна знает об этом. Несколько секунд она постояла в раздумье, потом выкопала и спрятала два корешка кирпичного цвета в карман кофточки. И с сапой на плече, с кошелкой в руке двинулась в путь по нижней улице села.
Тетушка Фрэсына жила в верхней части.
Беда с этим жеребенком! То забежит далеко вперед, то отстанет, то начнет резвиться на свежей пахоте, то подбежит, прильнет к матери и семенит рядышком со старыми лошадьми: пашет, мол, и он. А когда устанет, забежит вперед, встанет поперек борозды — и баста. Окончена пахота. Понял, хитрец, как можно остановить лошадей, запряженных в плуг!