Закинул сапу на плечо и пошел по той же тропинке, по которой еще недавно повел его озорной жеребенок Васька.
— Бог в помощь, Русанда!
Девушка подняла голову, посмотрела на него робко и удивленно.
— Спасибо.
— Тебе не скучно одной?
— А если и скучно?
— Вот я пришел.
Она пристально посмотрела на него, улыбнулась одними глазами. Георге хотел что-то сказать, но затем робко заглянул в эти карпе, затененные грустью глаза. Глядел в них только одно мгновение, но содрогнулся, ибо все, что было у него дорогого в жизни, заменили эти глаза. Без них у него не оставалось ни земли под ногами, ни неба над головой. И никуда он от них уж не денется и никому не уступит их. Затем, поняв все это, спросил:
— Ты не сердишься?
— Отчего мне сердиться?
Ветер, как всегда, вырвал у нее из-под косынки прядку волос, принялся играть ею, но сейчас Русанда не обращала на это никакого внимания. Наклонилась, чтоб поднять с земли сапу, и спросила, выжидательно приподняв брови, словно боялась пропустить хоть одно слово.
— А вы?
— И я не сержусь.
— А тогда почему, когда вернулись из Цаулянского леса, прошли мимо нашей калитки, как будто она вам и не родная?
— Потому что был тогда девятый день.
— Девятый — после чего?
— После того, как я потерял своего лучшего друга.
— А теперь какой уже день?
— Теперь — все, войне конец.
— Значит, мир?
— Мир.
И в знак доброго их примирения Георге сдвинул шляпу на затылок и принялся полоть горох рядом с ней. Захватил широкую делянку, оставив ей несколько рядков. Он долго подбирал одну фразу, но она не получалась, и он сказал так, как думал:
— Знаешь что, Русанда… не говори мне больше «бадя». И «вы» не надо мне больше говорить. Хорошо?
Он выпрямился, глядя на нее, а у Русанды слетела косынка с головы, и она никак не могла ее повязать.
Некоторое время она молча полола, думая о чем-то. Потом выпалила:
— А знаешь, Георге, мы хорошо подгадали, что посадили здесь горох. Правда ведь?
И покраснела. Георге серьезно ответил ей, глядя на полоску кудрявого, темно-зеленого посева:
— Тут вырастет горох на славу!
И замолк. А Русанда, нагибаясь, чтобы вырвать травку, придумывала другие слова, чтобы после них уже не краснеть.
Скридон стоит, прислонившись к воротам, лихо сдвинув шляпу на левую бровь, и ждет, не появится ли какая-нибудь краля, чтобы подмигнуть ей. Ходить к ним он уже не ходит: девушке надоедает, если долго ухаживаешь за ней. А если ей надоест — крышка! Моментально разлюбит.
И сегодня, как и вчера, и позавчера, у Скридона отличное настроение.
— Что поделываешь, Скридон?
Рядом остановился Миша-почтальон с сумкой через плечо.