– Да ну, брось. Ты ведь знала, что я позвоню.
– Не-а, – возразила она. – Я была уверена, что ты выбросишь мое письмо и улетишь куда-нибудь на своем самолете.
Прямо читает мои мысли, – подумал я. Я снова вообразил эту картину – как я убегаю в Монтану. Полно действия, новые места, новые женщины. Но $ % думать об этом было скучно. Я уже не раз так поступал, – продолжал я мысленно, – и знаю, что это такое, знаю, что все это очень поверхностно. Нет стимула двигаться дальше, меняться. Такие поступки ничего не значат для меня. Итак, я улечу: и что?
– Я бы не улетел, не сказав ни слова. Я бы не бросил тебя, когда ты на меня сердишься.
– Я на тебя не сержусь.
– Хм: – ответил я. – Ну, по крайней мере достаточно сердишься, раз решилась разорвать самую замечательную дружбу, которая у меня когда-либо была.
– Послушай, Ричард, в самом деле: я не сержусь на тебя. В тот вечер я была в бешенстве, я чувствовала к тебе отвращение. Потом пришло отчаяние, и я стала плакать. Но чуть погодя я перестала плакать, долго о тебе думала и поняла в конце концов, что ты поступаешь наилучшим для себя образом и что ты будешь таким, пока не изменишься, причем ты должен сделать это сам – никто за тебя этого не сделает. Как же я могу на тебя сердиться, когда ты ведешь себя лучшим образом?
Я почувствовал, как теплая волна ударила мне в лицо. Какая нестандартная, великолепная мысль!
В такой момент она поняла, что я поступаю наилучшим с моей точки зрения образом! Кому еще в целом мире удалось бы это понять? Меня заполнило уважение к ней, породившее в то же время подозрения по отношению к себе.
– Хорошо, а что если я поступаю не лучшим для себя образом?
– Тогда я на тебя сержусь.
Она почти рассмеялась, когда это сказала, и я несколько расслабился на своем диване. Если она может смеяться, то еще не конец света, пока еще не конец.
– Может быть, нам заключить контракт? Согласовать друг с другом, а затем четко и ясно изложить, какие изменения нам нужны?
– Не знаю, Ричард. Это звучит так, словно ты играешь в игрушки, а здесь все гораздо серьезнее. Я больше не хочу твоих игр, повторяющихся отговорок, твоих старых защитных приемов. Если тебе снова нужно будет от меня обороняться, а мне – доказывать, что я – твой друг, что я тебя люблю, что не хочу делать тебе больно, разрушать тебя, не собираюсь замучить тебя до смерти однообразием и скукой, – это будет уже слишком. Мне кажется, ты достаточно хорошо меня знаешь, и знаешь, что ты по отношению ко мне чувствуешь. Если ты боишься, – что ж, значит боишься. Пусть так оно и будет, меня это устроит; правда, устроит. Давай на этом и расстанемся. Мы – друзья, идет?