— Почему!
— Ненависть посредственностей. Пора невзгод. На ком-то надо вымещать злобу.
— Но, Генрих Иоганнович, я человек трезвого рассчета. Торговля! Дело обязывает. Ваша помощь будет совершенно законно вознаграждена.
Мoллep остановился:
— Вы смеете такое мне предлагать?
— Смею, — со смехом ответил Шорохов и тоже оста — новился.
Шли они по середине мостовой. Потому и стояли теперь на середине удицы.
— Деньги никогда еще ни одному порядочному человеку не помешалн — продолжал Шорохов. — Напротив. Умножают возможности его личности.
— Какая я личность! — с досадой воскликнул Моллер. — Просто я так воспитан: в отношениях с людьми каждый день начинать с нуля. Не копить обид, — он взял Шорохова за руку, доверительно наклонился к нему. — Я не сказал главного. Командир болен. Сыпной тиф. Вообще сейчас в лазаретах каждые девять из десяти просто больные. Константин Константинович не исключение. Причем он безнадежен. И полная низость: вчера в лазарете задержали человека с бомбой. Хотел бросить в палату, где лежит генерал… В минуты просветления он умоляет супругу уехать из России. Это ужасно. Он всегда любил жизнь, ее радости, был предан Родине. Но идемте, идемте…
* * *
Мануков приветствовал их словами: "Очень рад". Приходу Моллера, показалось Шорохову, совершенно не удивился. Ждал и его? Или они сегодня встречались?
Шорохов все же посчитал необходимым пояснить:
— Время позднее. Идти одному? Мало ли что?.. Генрих Иоганнович — адьютант начальника контрразведывательного отделения при штабе Четвертого Донского конного корпуса, прекрасно знает город. Я уговорил меня проводить.
— Да, да, — ответил Мануков. — Против визита вашего друга я ничего не имею, тем более, что сейчас у меня без того есть один неожиданный гость, — на его губах появилась та особенная улыбка, которая, как знал Шорохов, свидетельствовала о внутреннем волнении. — Теперь будет два таких гостя. И только. Прошу…
Комната, куда они затем вошли, была всего вероятней кабинетом состоятельного адвоката. Темный пapкет, мраморный камин, по стенам — застекленные шкафы с томами свода российских законов, бюро для работы стоя. Были тут еще — письменный стоя с зеленым сукном, кресла, тяжелые зеленые портьеры на окнах и дверных проемах.
Посреди этой комнаты, слегка подбоченясь, с вызовом наклонившись вперед и едко усмехаясь, стоял Михаил Михайлович.
Он шагнул им навстречу, поздоровался энергичным кивком и бодро заговорил:
— Милейшие, только горы не сходятся. Что я сказал! Не просто горы. Большой и Малый Арараты! Казбеки! Чебуреки! Шашлыки! — не уделив Шорохову и малейшего внимания, он подхватил Моллера под руку и, с насмешливой почтительностью уведя его в сторону, к камину, продолжал. — Особое мое вам почтение, дорогулечка. Восхищаюсь. Страж сурового величия. Подбор случайных слов, а красиво. Но только что теперь вам оберегать? Чины вашего корпуса разбегаются, как тараканы по горячей плите.