В ответ иногда доносилось:
— Какой тебе тут товарищ! Отойди!
Утром к их толпе подъехала тройка верховых. В шинелях, папахах, с красными бантами на груди. Один из них, особенно рослый, осанистый, выдвинувшись вперед, победно оглядывал беженский табор. Потом, сложив руки рупором, прокричал:
— Новочеркасск наш! Расходитесь по домам!
Шоpoxов, насколько удалось, приблизился к этой тройке кавалеристов. Тоже прокричал:
— Товарищи! Мне вам нужно сказать! Товарищи!..
Тот — самый осанистый из подъехавших, — протянул руку, подзывая. Шорохов подошел. Сказал:
— Мне нужна срочная встреча с начальником Особого отдела корпуса.
— Тебе? — поднимая нагайку, спросил тот, к кому он обратился. — А меня тебе мало?
— Мне нужен товарищ Карташов, — сказал Шорохов.
Грудь лошади, на которой сидел этот верховой, оказалась почти у самого шороховского лица.
— Ты знаешь, с кем говоришь? Я — Жлоба! (Жлоба Дмитрий Петрович — командир 1-й Партизанской бригады Сводного конного корпуса, участник клеветнической кампании против Думенко. — А.Ш.)
— Мне нн…
— Слышали! — оборвал его верховой. — Все вы только и рветесь, кто к Карташову, кто к Абрамову, кто к Думенко. Как же! Наполеон конницы! Наполеон конницы! А я тебе в пустой бочке затычка? От меня в корпусе секретов нет! (Абрамов Михаил Никифорович — начальник штаба Сводного конного корпуса. II мая 1920 года расстрелян вместе с Думенко и членами штаба: Иваном Францевичем Блехертом и Марком Григорьевичем Колпаковым. Обвинялись они в заговоре против Советской власти и других преступлениях. 27 августа 1964 года Военная коллегия Верховного суда СССР отменила приговор за отсутствием в их действиях состава преступления. — А.Ш.).
Шорохов ничего не ответил.
Потом его везли в тачанке степью, предгородними полями, улицами Новочеркасска, мимо так знакомого ему собора и памятника Ермаку. Остановились у кирпичного двухэтажного дома с балконом и большими окнами.
В комнате, куда его затем ввели, было десятка два военных в шинелях, черкесках. Бойцы ли? Командиры? Bcматриваться в их знаки различия у Шорохова не было ни сил, ни желания.
Один из этих людей сказал:
— Я — Карташов.
Шорохов оглядел его: коренаст, губы кривятся презрительно, одет по-казацки. Мотнул головой в сторону прочих военных. Мол, разговор невозможен. Слишком много тут посторонних. Коли поймет это движение, значит, вправду начальник Особого отдела. Что он еще и мoг?
Понял. Вышли в соседнюю комнату.
— Стрела, — сказал там Шорохов.
Карташов улыбнулся дружески. Спросил:
— Что тебе надо?
— Оказаться в Ростове еще до прихода наших.