А на троне сам наистаршой Большой Голова сидит. Гляжу вот я на него и дивуюсь: до чего уродлив наистаршой, просто несказанно. Такой во сне явится – не проснешься. Голова у Головы огромадная, как три моих. Не – как четыре! И в буграх вся. В бородавах непомерных. Хотя сам наистаршой невелик статью, мне по грудь будет.
А в руках у него ружье-автомат. Ох и вещь! Себе хочу такую, очень хочу.
Я на плиту залезть, Четырехглаза за собой втащить, под коленки его – шмяк! – он на колени упасть. Молчит.
– А чего четыре глаза у него? – пытает Большой Голова важно.
– А это, – говорю, – престаршой-наивеликий, у них бывает. Два глаза свои, а два приставные. Из стекла. Очки звутся. Какой люд плохо видит – тот очки на морде носит. Они ему помочь в зрячести.
– Любопытно! – говорит Большой Голова и манит рукой: – Подай-ка очки мне, дикарь.
Телохранники, которые у трона столбычат, на меня глазами зырк-зырк: стерегут. Я с морды люда очки сымать и с поклоном Большому Голове даю. Тот взял, покрутил, на нос себе нахлобучил. Глазищами хлоп-хлоп. Да вдруг как рассвиреп, как сорвет очки, об бетон – хрясь! И сверху ножищей – раздавил. Люд мой аж задрожал весь и сморщился.
– Что с глазами моими?! – реветь Голова. – Почему… ах, уже нормально!
Я тогда вздохнуть с полегчением – телохранники на меня уже ружья наставили, мыслили, я вред какой хозяину нанести решил. Но – попустили. А наистаршой говорит:
– Как тебя звать, дикарь? Кто таков, откуда куда идешь, зачем люда притащил?
– Как есть – Дрым я, – говорю. – К тебе на Гору, наистаршой, шел. Люда в дар тебе вел. Хотел к Богу прийти. Прослышал, что Он у вас тут есть.
– Ах! – говорит. – Слышал? Знаешь ли, кто такой Бог?
– А это самый наипрестаршой.
– Правда. Пребольшой Нео, который Всё Создал. Вишь его? Шэм звать.
И он показать в сторону Железного Бога. Я Его, конечно, видеть уже, но тут снова глядеть и головой качать.
– Ой-ой, страшный Бог какой! Вы откуда знать, что живой он есть, а не просто так стоит?
За это престаршой мне по голове кулаком – грух! Я с ног упал, так и брыкнул возле трона.
– Ты, – говорит, – Дрым – тупой нео. Дикарь дикий. У Бога глаза ночами, бывает, горят. И гудит он иногда внутри у себя. Еще сам услышишь, коли жив будешь.
– Всё понял, – говорю. – А почему Шэм?
– Не знаем, – говорит. – На все воля божия. У Него на голове сбоку так написано.
– Мудрый ты, наистаршой, – говорю. – Сразу ясно, отчего наистаршим стал. А что вы хотите с моим людом делать?
– А что? – говорит. – Сожрем, конечно.
– Просто так сожрете?
– Не просто так. На огне сначала пожарим.