— Долго я буду ждать объяснений?
Полковник выскочил из-за массивного стола. Внимательный глаз заметил бы сразу, как Альфтан старался походить на императора: те же тщательно ухоженные усики, та же крохотная, клинышком, бородка; такая же длинная сабля, на которую он, отставив ногу, картинно опирался.
— Поручик Кипиани! Я слушаю вас!
— Ваше превосходительство… — Поручик сжался, словно стоявший рядом грузный Бакрадзе мог ударить его — А что я могу сказать? Я всего лишь выполнял приказ.
— Все мы выполняем приказы, — сузил глаза Альфтан. — Только одни думают, прежде чем исполнить, а другие… Одним словом, я жду подробностей.
Альфтан кивнул адъютанту: «Записывайте», а сам заходил по кабинету, мягко, по-кошачьи, шагая по ворсистому ковру.
— Ну, что же вы молчите, поручик?
Кипиани старательно, словно у него кость в горле застряла, прокашлялся и наконец заговорил:
— Я уже собирался уходить, давал последние указания старшему надзирателю. Вдруг звонок. Господин Бакрадзе велел доставить к нему абрека Хубаева. Я послал двух конвоиров. Я говорил господину Бакрадзе, что водить арестованных в частный дом, хотя бы и самого уездного начальника, не положено.
— Так почему же вы, черт вас побери, нарушили инструкцию?
— Господин Бакрадзе настаивали.
— Пойдете под суд, поручик.
— Слушаюсь.
— Ну! — Альфтан заложил руки за спину и, похрустывая длинными тонкими пальцами, встал перед Бакрадзе. — Что вы нам скажете, Бакрадзе?
— Господин полковник! Кто мог предположить, что абреки устроят такой неожиданный набег? Со мной в доме было семь офицеров.
— Я не об этом, любезнейший. Почему вы приказали доставить арестанта в частный дом?
Бакрадзе била мелкая дрожь, на его толстой шее, на лбу, на обвисших дряблых щеках выступил пот. «Что ж ты, герой японской кампании, молчишь?» — бросал он выразительные взгляды на Внуковского, тот же упорно смотрел на поясной портрет императора, что висел на стене за рабочим столом военного губернатора.
— Я жду, Бакрадзе. Жду.
— Я все сказал, господин губернатор.
— Так ли это? — Серые маленькие глазки Альфтана мстительно сузились.
— Так точно, — как мог, вытянулся уездный.
Полковник приблизил свое лицо к лицу Бакрадзе, словно пытаясь заглянуть в самую глубину зрачков уездного, как будто там и пряталась правда об этом происшествии. Потом медленно, сквозь зубы, процедил:
— Так по-че-му же ты, жир-на-я свинья, не ска-жешь мне, за сколько ты его продал нечаянным «освободителям»? Говори!
— Не было этого, господин губернатор. Не было этого, — залепетал, исходя потом, Бакрадзе.
Сокол решил выручить уездного начальника. «Если удастся это, — подумал он, — можно будет с лихвой использовать доверие Бакрадзе».