Бросив плетку и тряся окровавленной рукой перед самым лицом Мелы, Коциа кричал:
— Говори, волчица, где твой старший выкормыш? Я видел, как он выскочил из этого оврага во двор! Видел!
— Если видел, чего же меня спрашиваешь, рыжий филин? Ищи! — Мела подняла голову, обжигая доносчика презрительным взглядом.
— Ах ты гадюка! — опять поднял плетку Коциа.
— Не трогай маму! Не трогай! — вырываясь из рук жандарма, пронзительным, срывающимся голосом закричал Ахсар.
Коциа не успел ударить Мелу: сухо хлопнул выстрел — и он, выронив плетку, схватился за плечо. А во двор с обнаженной саблей вбежал Асланбек:
— А ну бросай винтовки!
Пятясь от сверкающей сабли, пристав оступился, упал.
— Эй, вы! — обернулся Коциа к жандармам — Что стоите? Стреляйте!
Солдаты между тем замерли в растерянности. Стрелять они боялись: как бы не угодить в пристава или в того же Коциа, ведь прыгнувший через плетень абрек крутился, как шайтан, между ними.
Минуты растерянности хватило, чтобы на помощь Асланбеку подоспели Авто и Дианоз.
— Бросай оружие! Руки вверх!
Один из жандармов вскинул винтовку — пуля сбила с Дианоза шапку. Авто ответил молниеносным выстрелом — и жандарм мешком осел в углу двора, там, где у Мелы лежали треснувшие чугуны и кувшины с отбитыми ручками.
Когда Васо, Карум и Сослан вбежали во двор, Дианоз деловито снимал с пристава портупею с кобурой. На плетне, зацепленные за кол, висели три жандармские винтовки. Ремни с патронташами лежали рядом, и Ахсар старательно опустошал их складывая патроны в сумку Авто.
Асланбек ткнул ножнами Коциа:
— Вот, командир, этот пес за тобой следил. Он в твой дом ищеек привел. Решай, как быть с ним.
Прибежавшие с нихаса мужчины расступились, чтобы дать дорогу приотставшему Михелу. Тот с достоинством прошел к дверям сакли, едва не задев плечом пыхтящего от бессильной злости Батако.
— Не надо крови, Васо, не надо. Пусть люди видят, кто разбой ведет. Пусть сами рассудят…
— Хорошо, отец.
Сильными руками Васо рванул к себе пристава за отвороты мундира:
— Ты все понял, скотина? Еще раз явишься в наш аул — не сносить тебе головы! — Отшвырнул пристава, поднял за шиворот скорчившегося от страха Коциа: — И ио тебе давно петля плачет. Не дрожи, не тронем тебя сегодня. Иди и скажи князю: не угомонится миром — жестоко будем мстить. Все его отродье истребим. Иди.