Дейв эхом повторил:
– Да, Нью-Джерси…
Никому не хотелось разговаривать, но и молчать было нельзя.
– Так хочется в горячий душ! В настоящий горячий-прегорячий душ!
– Да! И голову вымыть как следует, – добавила Анна.
– И побриться.
– И телик посмотреть.
Мини была в своем репертуаре. Я улыбнулся:
– Да, я тоже хочу телик посмотреть.
Друзья болтали о чем-то, а я наблюдал за ними и думал, насколько сильно они изменились со времени той поездки в метро. Мы все изменились.
Пожалуй, больше всех изменился Дейв, особенно после вылазки в город. Он ходил по улицам разрушенного Нью-Йорка совершенно один и занимался там непонятно чем. Но мне и не хотелось знать чем именно. Вариантов было много. Может, он просто сидел в кабине пожарной машины или в каком-нибудь магазине и плакал. Странно, почему мне совсем не интересно, где он провел почти два дня? Да какая мне разница, чем он занимался и где был, – это его личное дело. Лезть к нему с вопросами – все равно что просить Анну почитать вслух дневник или расспрашивать Мини, о чем она думает. Но вернулся Дейв совсем другим. Может, он видел смерть – такую, как видел я…
Анна что-то писала в блокноте – мне нравилось, что даже в такой ситуации она не меняет своих привычек. Хотелось верить, что эти записи помогают ей отвлечься от происходящего, перенестись в другой мир. Она заслужила это право. Анна чуть прикусила губу, склонившись над блокнотом, и мне показалось, что вновь запахло клубникой. Я смотрел на ее яркие губы, на длинные ресницы, на то, как она сосредоточенно пишет, и хотел снова поцеловать ее. Только вот вряд ли я когда-нибудь сделаю это…
Мини. За это время она стала мне дороже всех. Она всегда была рядом – и никогда не мешала, она знала цену вещам – и готова была отдать последнее, она не разбрасывалась эмоциями – и была способна на настоящий поступок. Иногда она наблюдала за мной. Так, как я наблюдал за Анной. Я впервые заметил ее взгляд еще в лагере ООН и понял, что нравлюсь ей. Эти воспоминания заставили меня покраснеть. Я больше не хочу быть подростком, я не хочу находиться здесь. Я хочу перестать проживать воображаемую жизнь и постоянно анализировать свои поступки. Я хочу стать взрослым и сильным, научиться без помощи друзей отвечать на вопросы, которые ставит жизнь…
– Выход в пять, – сказал я.
Ребята согласились.
Из туалета выскочили несколько крыс. Я хотел умыться, но воды в кране не оказалось; на дне раковины были пепел и пыль, а на стене красовалась большая черная отметина. Я увидел себя в треснутом зеркале и снова, как наяву, пережил свой ночной кошмар. Я один стою посреди поля. Вокруг что-то мелькает, вспыхивает. Я вижу себя со стороны, сверху. Я посреди Центрального парка, а вокруг – охотники. У меня есть то, что им нужно, и они об этом знают. Им нужна пульсирующая во мне кровь, и я должен отдать ее. Бороться нет сил. Кровь с рук капает на землю. Я закрываю глаза, поднимаю вверх руки и кричу, что готов… Мой крик дробится эхом и затихает. Открыв глаза, я вижу, что охотники не шевельнулись. Они смотрят на меня так, как я смотрел на них сотни раз. Круг расширяется: они расходятся от меня, как мелкие рыбешки расходятся от хищной рыбы. Неужели они боятся меня так же, как и я боюсь их?