— Чтоб завтра же этого дурака не было здесь! — кричала Софья Ивановна. — Завтра же пусть уезжает! Чтоб духу его тут не было!..
— Да ладно тебе!.. Сонь…
— Не «ладно»! Не «ладно»! Пусть не дожидается — выкину его чемодан к чертовой матери, и все!
Чудик поспешил сойти с крыльца… А дальше не знал, что делать. Ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось: ну, теперь все, зачем же жить? И хотелось куда-нибудь уйти подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.
— Да почему же я такой есть-то? — горько шептал он, сидя в сарайчике. Надо бы догадаться: не поймет ведь она, не поймет народного творчества!
Он просидел в сарайчике дотемна. И сердце все болело. Потом пришел брат Дмитрий. Не удивился — как будто знал, что брат Василий давно уж сидит в сарайчике.
— Вот… — сказал он. — Это… опять расшумелась. Коляску-то не надо бы уж.
— Я думал, ей поглянется. Поеду я, братка.
Брат Дмитрий вздохнул… И ничего не сказал.
Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки и побежал по теплой, мокрой земле — в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко:
С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было солнышко. И дождик редел, шлепал крупными каплями в лужу; в них вздувались и лопались пузыри.
В одном месте Чудик поскользнулся, чуть не упал.
Звали его — Василий Егорович Князев. Было ему тридцать лет от роду…
Сельсовет. Непомерно большие, мягкие кресла, большой стол, большие диаграммы, плакаты на стенах…
В кресле, почти утонув в нем, ежится Бронька Пупков. Над ним — строгий предсельсовета, в новенькой военной гимнастерке, при ордене Красной Звезды и трех медалях.
— Ну, так што будем делать-то? Бронислав?..
Бронька морщится.
— Ну, што, што?
— Долго будем историю искажать?
— Та-а…
— Не «та-а», не «та-а»… Ты скажи прямо: прекратишь это или нет?
— Та-а чего там!..
— Ничего! Ты дурак или умный? Для чего тебе это надо?
— Ну, все, прекратили. Ты у нас один — умница. Еще дураком обзывает…
— Кто же ты!
— Если ты председатель сельсовета, так тебе можно оскорблять личность? Врежу счас пепельницей… за оскорбление…
— Ты историю оскорбляешь!.. Я же тебя счас посадить могу…
— Скажет. Интересно, по какой статье?
— За искажение истории…
— Нет такой статьи.
— Найдем!
— Один такой — нашел… Найдет он. Сам загудишь раньше меня.
— Ну што делать с этой дубиной!.. Неохота ведь сажать-то…
— Не сажай.
— Ты даешь слово, что прекратишь эту свою глупость?
— Даю, даю.
— Смотри, Бронислав!..