Вера чуть покачала головой, отвечая собственным мыслям. Нет, «наборчик» вовсе не пошлый, а вполне даже подходящий. Другое дело, что Болевич — не для Марины.
…Она потому и повелась на него, что он был в ее жизни первым обыкновенным человеком!
Вера едва не подскочила на постели, сделав это простое открытие.
До сих пор Марина встречала только необыкновенных мужчин. Мужчин, которые позволяли ей фантазировать, мужчин-поэтов (пишущих ей письма издалека), мужчин-офицеров (рано погибших). Ну и еще Эфрон. В своем роде необыкновенная личность (впрочем, Веру Эфрон интересовал сейчас мало).
А Болевич — обыкновенный мужчина. Ласковый в постели — это наверняка. Но — без вывертов, без непременного мучительства, без отвратительной манеры до рассвета терзать истомленную плоть любовницы беседами о судьбах России…
Великая новость для Марины!
«Он не для тебя, он — для меня, — подумала Вера. — Я обыкновенная, как и он. Я, а не ты».
Сувчинский увлеченно продолжал:
— Разумеется, все закончилось ужасно — для Марины. Болевич куда-то уехал, а Эфрон остался при обезумевшей жене. Впрочем, она быстро написала две поэмы… Погоди-ка, вспомню…
Тропою овечьей —
Спуск. Города гам.
Три девки навстречу
Смеются. Слезам
Смеются, — всем полднем
Недр, гребнем морским!
Смеются!
— недолжным.
Позорным, мужским
Слезам твоим, видным
Сквозь дождь — в два рубца!
И в этот миг Вера влюбилась в Болевича. В этот самый миг. Потому что — она знала — Марина всегда предельно точна, в любой детали, в любой фантазии: если она сказала, что в миг расставания с нею у Болевича были слезы — значит, слезы действительно были. Он, соблазнитель, Казанова, — он плакал. Плакал, бросая ненужную любовницу. И она, встав с земли, в которую решила не уходить до срока, побрела домой, к мужу. И там, сварив обед, уселась за стол — писать. И записала — все. Даже эти слезы.
Послание — другой женщине. Болевич плакал.
Теплая волна стукнула в грудь Веры, оживляя ее. Она села в постели и сказала:
— Значит, Эфрон знал об их романе?
— Разумеется. Он очень страдал… Предлагал Марине разойтись.
— Ты это уже говорил.
— Да? Ну, в любом случае Марина осталась с Эфроном.
— Не понимаю… — сказала Вера (на самом деле понимая — все). — И после всего этого они снова дружны. Эфрон представил Болевича как своего друга. Не понимаю…
Счастье понимания разливалось в ее груди, заставляло сиять глаза.
— Ты удивительно хороша сегодня, Верочка, — сказал ей муж, целуя ее перед тем, как уйти одеваться для службы.
* * *
Вера назначила Болевичу встречу в Булонском лесу и, чтобы скоротать время, отправилась в кафе — завтракать со Святополк-Мирским. Этот милый, умный человек нравился ей: он и забавлял ее, и немного раздражал нервы. Вера была с ним «безжалостна», хотя никогда не пользовалась его бескорыстным обожанием в своих целях.