— Я пришел сказать, что не хочу, чтобы мы были врагами.
— Врагами? — Мадс Гильструп засмеялся. — Вы всегда будете мне врагами. Помнишь то лето, когда вы купили Эстгор и сам командир Экхофф пригласил меня туда? Жалко ведь бедного мальчика, вы же купили его детские воспоминания. Насчет подобных вещей вы ужасно впечатлительны. Господи, как я вас ненавидел! — Мадс Гильструп опять засмеялся. — Смотрел, как вы играли и веселились, будто все там ваше. Особенно твой брат, Роберт. Он все время хороводился с маленькими девчонками. Дразнил их, водил в сенной сарай и… — Мадс переставил ногу, задел бутылку на полу, которая упала с легким стуком. Коричневая жидкость, булькая, растекалась по паркету. — Меня вы не замечали. Ни один из вас в упор меня не видел, словно я пустое место, вы были заняты друг другом. Ладно, думал я, стало быть, я невидимка. Вот и покажу вам, на что невидимки способны.
— Потому ты это и сделал?
— Я? — Мадс засмеялся. — Я невиновен, Юн Карлсен. Мы, люди привилегированные, всегда невиновны, пора бы понять. Совесть у нас всегда чиста, потому что у нас есть средства купить чужую. У тех, кому должно нам служить, делать грязную работу. Таков закон природы.
Юн кивнул:
— Зачем ты позвонил полицейскому и признался?
Мадс Гильструп пожал плечами:
— Вообще-то я хотел позвонить не ему, а Харри Холе. Но у этого шалопая не оказалось визитной карточки, вот я и позвонил по тому номеру, которым располагал. Халворсену или как его там. Не помню, я был пьян.
— Ты кому-нибудь еще говорил об этом? — спросил Юн.
Мадс Гильструп помотал головой, поднял с полу упавшую бутылку, отхлебнул глоток.
— Только отцу.
— Отцу? А-а, ну да, разумеется.
— Разумеется? — Мадс фыркнул. — Ты любишь своего отца, Юн Карлсен?
— Да. Очень.
— И ты не согласен, что любовь к отцу может быть проклятием? — Юн не ответил, и Мадс продолжил: — Отец пришел сразу после того, как я позвонил полицейскому, а когда я ему рассказал, знаешь, что он сделал? Взял лыжную палку и избил меня. А бьет старый хрен по-прежнему больно. Ненависть придает силы, знаешь ли. Он сказал, если я хоть кому-нибудь проболтаюсь, втопчу в грязь репутацию семьи, он меня убьет. Так прямо и сказал. И знаешь… — Глаза Мадса вмиг наполнились слезами, горло перехватило. — Я все равно люблю его. И мне кажется, именно за это он так страшно меня ненавидит. За то, что я, единственный его сын, настолько слаб, что не способен ответить ему ненавистью.
Он со стуком поставил бутылку на пол, по комнате прокатилось эхо.
Юн сплел ладони.
— Теперь слушай меня. Полицейский, которому ты во всем признался, лежит в коме. И если ты поклянешься не преследовать меня и моих близких, я обещаю, что никогда ничего этого не выдам.