Мадс Гильструп словно бы и не слышал Юна, его взгляд скользил по экрану, где спиной к ним стояли новобрачные.
— Смотри, она как раз говорит «да». Я снова и снова прокручиваю этот эпизод. Потому что не могу понять. Она же поклялась. Она… — Он тряхнул головой. — Я думал, может, это заставит ее вновь полюбить меня, если я сумею совершить это… преступление, она увидит меня таким, каков я есть. Преступник должен быть смелым. Сильным. Мужчиной, верно? А не только… — Он шумно выдохнул носом и прямо-таки выплюнул: —…чьим-то сыном.
Юн встал:
— Мне пора.
Мадс Гильструп кивнул:
— У меня есть кое-что принадлежащее тебе. Назовем это… — он задумчиво прикусил губу, — прощальным подарком от Рагнхильд.
На обратном пути, сидя в вагончике Холменколленской дороги, Юн смотрел на черную сумку, полученную от Мадса Гильструпа.
На улице холодище, те, кто рискнул выйти на воскресную прогулку, шли вздернув плечи и наклонив головы, закутанные в шапки и шарфы. Но Беата Лённ словно и не чувствовала холода, стоя на Якоб-Оллс-гате и нажимая кнопку домофона квартиры Михолечей. Она вообще ничего не чувствовала после недавнего известия из больницы.
«Самая большая проблема не сердце, — сказал врач. — Возникли неприятности с другими органами. В первую очередь с почками».
Госпожа Михолеч ждала на лестничной площадке и проводила Беату на кухню, где, теребя волосы, сидела ее дочь София. Госпожа Михолеч налила воды в кофейник, поставила на стол три чашки.
— Наверно, лучше бы нам с Софией поговорить с глазу на глаз, — сказала Беата.
— Она хочет при мне, — ответила мать. — Кофе будете?
— Нет, спасибо, мне надо в больницу. Я ненадолго.
— Ну, нет так нет. — Госпожа Михолеч вылила воду из кофейника.
Беата села напротив Софии. Попыталась поймать ее взгляд, устремленный на прядку волос.
— Ты уверена, что нам не стоит говорить наедине, София?
— А зачем? — спросила та вызывающим тоном, каким раздраженные подростки с поразительным успехом добиваются своего — раздражения собеседника.
— Это весьма и весьма личные вещи, София.
— Она же моя мама, дамочка!
— Ладно, — сказала Беата. — Ты делала аборт?
София оцепенела. Лицо исказила гримаса ярости и боли.
— Ты о чем? — коротко бросила она, но не сумела скрыть изумление в голосе.
— Кто отец? — продолжала Беата.
София по-прежнему расправляла несуществующие волоски. Госпожа Михолеч стояла открыв рот.
— Секс был добровольный? Или он тебя изнасиловал?
— Что вы такое говорите? Как вы смеете?! — воскликнула мать. — Она же совсем ребенок, а вы говорите так, будто она… шлюха.
— Ваша дочь была беременна, госпожа Михолеч. Я лишь хочу выяснить, не связано ли это с делом об убийстве, над которым мы работаем.