— Тсс! — Она приложила палец к его губам. И, не отнимая пальца, наклонилась и легонько прижалась губами к его губам.
Харри закрыл глаза, ждал. Чувствовал тяжелые удары собственного сердца, но не шевелился. Думал, что ждет, когда ее сердце забьется в такт, но знал, собственно, лишь одно: надо ждать. Ее губы разомкнулись, и он машинально приоткрыл свои, прижал язык к нижним зубам. Палец ее на вкус раздражающе горький, от кофе и мыла, кончик языка прямо свербит. Ее рука крепче обхватила его шею.
Потом он почувствовал, как ее язык прижался к пальцу и с двух сторон коснулся его собственного, точно раздвоенный змеиный язык. Два полупоцелуя.
Внезапно она разжала объятия, прошептала на ухо:
— Не открывай глаза.
Харри откинул голову назад, борясь с соблазном положить руки ей на бедра. Секунда, другая, третья. Мягкая ткань коснулась руки, когда ее рубашка соскользнула на пол.
— Можешь открыть глаза, — шепнула она.
Харри повиновался. И замер, глядя на нее. Лицо боязливое и одновременно полное ожидания.
— Ты такая красивая, — сказал он странно сдавленным голосом. Полным смятения.
Она сглотнула. Потом лицо осветила торжествующая улыбка.
— Подними руки! — скомандовала она. И стянула с него футболку. — Ты ужасный. Красивый и ужасный.
Харри пронзила сладкая боль, когда она куснула его сосок. Одну руку она завела за спину, просунула ему между бедер. Он чувствовал на шее ее учащенное дыхание, меж тем как другой рукой она взялась за пряжку ремня. Положил руку на изгиб ее поясницы. И тут только ощутил, что она непроизвольно дрожит, едва заметно, что вся напряжена, но старается скрыть дрожь. Ей страшно.
— Погоди, Мартина, — прошептал Харри. — Ты правда хочешь? Отдаешь себе отчет, во что ввязываешься?
С судорожным вздохом она выдавила:
— Нет, а ты?
— Нет. Так, может быть, нам не стоит…
Девушка выпрямилась. Посмотрела на него, с обидой, с отчаянием:
— Но я… я же чувствую, что ты…
— Да. — Харри погладил ее по волосам. — Я хочу тебя. С тех самых пор, как увидел в первый раз.
— Правда? — Она взяла его руку, приложила к своей горячей, разрумянившейся щеке.
Харри улыбнулся:
— Ну, может, во второй.
— Во второй?
— О'кей, в третий. Хорошая музыка требует времени.
— А я хорошая музыка?
— Вру. Все-таки в первый. Но это не означает, что я легкомысленный. Согласна?
Мартина улыбнулась. Потом начала смеяться. Харри тоже. Она уткнулась лбом ему в грудь. Смеялась взахлеб, стуча кулачком по плечу, и только когда по коже побежали ручейки слез, Харри сообразил, что она плачет.
Юн проснулся оттого, что замерз. Так он решил. В квартире Роберта было темно, и другого объяснения он не нашел. Но вот в мозгу ожили воспоминания, и он смекнул: то, что он принял за последние обрывки сна, вовсе не сон, а реальность. Он действительно слышал, как в замке повернулся ключ и дверь отворилась. И сейчас в комнате кто-то дышит.