Я не в состоянии был приветствовать старого друга и поэтому локтями проложил себе дорогу в толпе, чтобы выйти на свободу.
Когда я после того бесцельно бегал по улицам, то случайность — или судьба? — привела меня к дому Калиостро. Я невольно вздрогнул и взглянул наверх. Учитель стоял у открытого окна. Какая-то дьявольская улыбка, которую я никогда раньше не замечал у него, искажала его черты. Он сделал мне знак своей большой желтой рукой и позвал меня каким-то необыкновенно скрипучим голосом: «Сегодня очень резкий воздух, не правда ли, господин барон? Отправляйтесь-ка вы домой, для нежной кожи это вредно!..» И, громко засмеявшись, он с шумом захлопнул окно.
Я стоял, точно прикованный к месту, и вдруг увидел маркиза, вашего супруга, выходящего из ворот. Он шел медленно, сильно сгорбившись, и его плечи вздрагивали, как будто ему было холодно в его толстом черном плаще. Встревоженный, я хотел заговорить с ним. Но взгляд его был устремлен мимо меня, в пустоту.
Это был очень скверный день, дорогая кузина, и всего приятнее было бы для меня снова упаковать свои сундуки и как можно скорее вернуться назад. Россия представляется мне теперь точно тихая, окруженная скалами бухта, в темных водах которой, правда, никогда не отражается солнце, но зато и буря никогда не вздымает их.
Но предстоящий приезд великого князя удерживает меня здесь, и я надеюсь, что многочисленные празднества и приемы, которыми будет сопровождаться его пребывание здесь, рассеют впечатление от дурных снов.
Граф Гюи Шеврез — Дельфине
Версаль, 15 марта 1782 г.
Высокоуважаемая маркиза! По требованию моей высочайшей повелительницы, ее величества королевы, я имею честь почтительнейше изложить вам высочайшее желание.
Его императорское высочество, великий князь Павел и его супруга великая княгиня Мария Феодоровна, урожденная принцесса Монбельяр, предполагают в мае посетить французский двор, и ее величество королева желает употребить все усилия, чтобы сделать как можно более приятным их высочествам пребывание в Версале. Поэтому она просит вас, как подругу юности ее императорского высочества, приехать в будущем месяце в Версаль и принять предлагаемое вам дружеское гостеприимство двора.
Эти строки, прекрасная Дельфина, написаны пером, повинующимся высшей воле, но теперь выступает на сцену сам Гюи Шеврез, чтобы лично выразить свое удовольствие по поводу того, что даже самая любезная просьба королевы является приказанием, хотя бы для самой гордой из всех маркиз, и у вас, таким образом, — как я уже осторожно предупредил вас, — отнимается всякое основание к непослушанию королеве. Я сам убедился, в Ларозе, что вы вовсе не расположены надеть покрывало монахини, и, вместо четок, которые перебирают руки благочестивой монахини, я видел на ваших ручках нанизанные мужские сердца, которыми вы жестоко играете. И всегда, как только я начинал надеяться, что вы удержите мое сердце, вы пропускали другое сквозь свои беленькие пальчики. Я знаю также, что вы в Страсбурге не находитесь на высоте новейшей моды и не соглашаетесь разыгрывать супружеских голубков, знаю также, что вы не принадлежите к приверженцам Калиостро, уже потому, что к ним принадлежит маркиз. Я встретил его вчера в ложе гроссмейстера, где самые очаровательные дамы и самые знатные кавалеры, дрожа от страха и восторга, ждут, когда этот новоявленный жрец Изиды откроет им свои тайны.