— Давайте-ка ещё раз поотчетливей.
Тасака понимал, что Оно будет недоволен такой манерой ведения дела, но не мог сдержать обуревавшие его эмоции. Оно, конечно, его чувств не понять, да ему и самому не хотелось бы, чтобы напарник их понял…
Кёко пустыми глазами посмотрела на Тасаку.
— Он написал предсмертную записку.
— Предсмертную записку?!
Тасака и Оно переглянулись. Шестилетний мальчик написал предсмертную записку! Может ли такое быть? Бывает ли вообще такое?
Кёко молча вышла из комнаты и вернулась с листом из альбома для рисования в руках. На листе пастельным карандашом был нарисован самолётик, с виду пассажирский реактивный лайнер.
Снизу была подпись: «Папин реактивный самолёт». И картинка, и подпись вполне соответствовали возможностям шестилетнего мальчика. Но то была всего лишь картинка.
— Это и есть предсмертная записка? — поднял бровь Тасака, на что Кёко тихо ответила:
— А вы посмотрите на обратной стороне.
На другой стороне листа картинок не было — только строчка, написанная синим карандашом: «Я отправляюсь к папе».
И больше ничего. Не зная, что и думать, затрудняясь с ходу истолковать надпись, Тасака и Оно снова переглянулись.
— И что это значит? — спросили они.
Большие глаза Кёко внезапно стали влажными от слёз и она стала торопливо рассказывать, будто её вдруг прорвало:
— Да, мальчик отправился к нему. Когда я вернулась с работы, он уже был мёртв. А этот листок лежал рядом. Это он оставил для меня предсмертную записку. Его отец был лётчиком. В прошлом году он погиб в авиакатастрофе. Когда мальчик меня спросил, где папа, я ему сказала, что папа сейчас в раю. Вот он, наверное, и решил, что если умрёт, то попадёт прямо к папе в рай. И тогда он взял эту клёцку с крысиным ядом — я ведь сказала, что от этого можно умереть…
Кёко вдруг разразилась бурными рыданиями.
Отец — лётчик, погибший в авиакатастрофе. Молодая мать говорит ребёнку, что отец сейчас в раю. И мальчик кончает с собой. От такой истории точно слеза прошибёт, — подумал Тасака.
Чем дольше Тасака слушал рассказ актрисы, тем больше чувствовал в нём фальшь. Даже когда она зарыдала, взгляд инспектора остался холоден и спокоен. Возможно, это всё только камуфляж… Скандальная актриса в конце концов прежде всего именно актриса. Ей ничего не стоит залиться слезами, чтобы разжалобить сурового следователя.
Впрочем, Тасака заметил про себя, что смотрит на хозяйку дома более пристрастно и сурово, чем того требуют обстоятельства. Но вся его натура восставала против того, чтобы преодолеть это отношение. Было в этом ощущении внутреннего протеста нечто такое, что и самого Тасаку повергало в безрадостное настроение.