Выслушав доклад, комиссар посмотрел на Оно и Тасаку с недоумением.
— Ваши мнения противоречат друг другу, — резюмировал он, откидываясь в кресле.
Под тяжестью восьмидесятикилограммовой туши начальника управления деревянное кресло жалобно заскрипело.
— Ну, послушаем сначала тебя, Оно.
— Как ни верти, а это всё же типичная смерть в результате несчастного случая, — сказал Оно и поднял глаза на Тасаку, словно ожидая, какая будет реакция.
Но Тасака смотрел куда-то в окно. Оно снова перевёл взгляд на комиссара.
— Я полагаю, малыш забыл предупреждение мамы и съел отравленную клёцку. С детьми такое часто бывает. Вот, например, несколько дней назад в районе Синагава мать тоже предупреждала пятилетнюю дочку, а та не послушалась, съела такую же отравленную клёцку и умерла. Об это, кажется, и в газете писали.
— Знаю эту заметку, читал, — кивнул комиссар, прикуривая сигарету. В его большущей лапе сигарета смотрелась тонюсенькой палочкой.
— Но если это несчастный случай, то что означает предсмертная записка мальчика? — продолжал комиссар, постукивая кончиками пальцев по альбомному листу, лежавшему на столе.
Оно ещё раз взглянул на самолётик, нарисованный цветным карандашом.
— Я много думал над этим, но полагаю, что это всё же не предсмертная записка.
— Тем не менее здесь ясно написано: «Я отправляюсь к папе».
— Да, действительно, выглядит как предсмертная записка. Но мне кажется, что это, скорее, подпись к рисунку. Если присмотреться к рисунку, видно, что в кабине самолёта сидят двое. Вероятно, имеется в виду «папа и я». Значит, «я отправляюсь к папе» может и означать «хочу вместе с папой полететь на самолёте». В шестилетнем возрасте дети слабо отличают мечту от реальности. А поэтому и в желании ребёнка полететь на самолёте с умершим папой ничего особенно странного нет.
— Так, по-твоему, мать, то есть Кёко Игараси, ошиблась?
— Так мне кажется. Любая мать, придя с работы и обнаружив своего ребёнка мёртвым, наверное, упала бы без чувств. Тем более, что сегодня день рожденья её сына. Даже если ей и показалось, что это предсмертная записка, так ведь она находилась в состоянии страшного стресса, в панике.
— Ну, а ты что думаешь по этому поводу? — перевёл комиссар взгляд на Тасаку.
Кресло снова скрипнуло. Оно тоже посмотрел на напарника.
— К сожалению, я не могу согласиться с мнением Оно, — сказал Тасака, глядя комиссару прямо в глаза. — По моим наблюдениям, эта дама отнюдь не находилась в состоянии стресса и паники, она вообще, можно сказать, не выказывала признаков смятения.