Мне здесь нравится
Лето короткое зима длинная
Даров природы маловато а природа сурова
Отчего же нравится
Оттого что я чувствую зов этой природы
Здесь будто сказочный мир
Шумят пугают меня кроны деревьев
Морские рыбы
На берегу играют со мной в прятки
На застрехи ложится снег толстым слоем
Слепишь снеговика — он тебе улыбнётся
А летом
Прилягу на берегу
И тогда облака в небе
Рыбы и птицы в море
И северный ветер
Все вместе меня обступают
И что-то бормочут
Вот почему
Мне здесь нравится
Прочитав стихи без особых эмоций, Саваки вдруг вспомнил одну деталь и вернулся к тексту. Он перечитал его дважды и трижды, чувствуя, что в стихотворении скрыт некий глубинный смысл.
Природа в Уторо сурова. Может быть, именно поэтому Синкити Ёсидзава — как и явствует из его стихов — жил здесь не ощущая так болезненно одиночества.
Природа всегда говорила с ним на его языке. А в Токио вся эта искусственно созданная «природа», выстроенная среда, вероятно, ничего ему сказать не могла, он её не слышал. Может быть, именно оттого Синкити Ёсидзава, находясь всё время среди множества людей, впал в пучину одиночества. В этом огромном городе, который ничего ему не говорил, Синкити чувствовал себя словно в тесном сундуке — как он и писан в письме Миямото. Он там, видимо, просто задыхался. И если природа не говорила с ним больше, у него не было иного способа спастись от одиночества, как найти учителя, друга или любимую девушку — кого-то, с кем можно было бы общаться. Затем он и написал свои три письма. Но все трое корреспондентов, как и искусственная «природа» Токио, не собирались ему отвечать. Вот потому-то он…
Саваки тихонько вышел из дома. По-прежнему дул сильный ветер. Сам понимая, что ведёт себя как ребёнок, он прислушался к вою ветра. Но голос ветра, как к нему ни прислушивайся, оставался всего лишь завыванием ветра на фоне мертвенного пейзажа. Терпя боль в леденеющих пальцах, он стал лепить маленького снеговика. Однако снеговик выглядел как бесформенная куча снега. Он и не думал заговаривать с Саваки или улыбаться ему.
«Наверное, природа со мной и не должна разговаривать», — пожал плечами Саваки. Уши, привыкшие к шуму городских улиц, не слышат голосов природы. Если даже природа и шепчет что-то, мы потеряли способность её слышать.
«Каково же было Синкити, который провёл в Токио три года?» — спрашивал себя Саваки. В поисках ответа он перевёл взгляд на Охотское море, скованное льдом.
Возможно, этот двадцатилетий юноша покончил с собой не только потому, что, не в силах вынести одиночества в большом городе, попытался спастись от него, написав три письма, на которые так и не пришло ни одного ответа. Когда он смотрел на море там, в Хокурику, может быть, он заметил, что не слышит больше голосов природы. И отчаяние терзало его с удвоенной силой. Он не мог уже набраться смелости вернуться в родные края.