Кирпичный завод превратился в гигантскую камеру смертников. Мало кто считал себя виновным, но почти каждый надеялся на помилование.
Как это произошло, никто толком не знает, и рассказывать о том не хочет даже спустя два года. Страх тех дней не рассеялся и поныне. Слова совсем скупы. «Вызвали с вещами. Построили во дворе, сказали, что на рудник. Дали команду. Вышли за ворота. Спустили в лощину. - Рассказчик боязливо оглядывается, хотя мы стоим на пустой дороге, и шепотом продолжает. - Вдруг с обеих сторон косогора стрельба. Пулеметная и винтовочная… Всех уложили. Сколько? Кто их считал! Охрана три дня ходила их закапывать. Наверно, несколько сотен. Вон там, несколько правее…» Как все просто! Вывели и ухлопали. Все! Среди этих несчастных находился и мой первый наставник в лагерном планировании - Натан Исаакович Левин, до лагеря начальник планово-экономического управления Наркомзема РСФСР, осужденный в 1934 году якобы за шпионаж. Мы вместе работали в 1935 году в Усинской водной группе. В начале зимы 1935 года, прощаясь со мной - я тогда переезжал в Покчу, а Левин на Воркуту начальником планового отделения, - он сказал:
- Ну, вы еще все переживете, а со мной счеты кончены.
- Полно! У вас здоровье не хуже моего.
- Не в том дело, - прервал Левин. - Я не выйду из лагеря. Тут со мной и покончат. Я слишком много знаю, чтобы жить. Зачем им рисковать? Они допустили ошибку - они исправят ее. Прощайте!
По старой лагерной привычке я постеснялся задать вопросы, но из прежних бесед и случайных фраз я давно понял, что Левин как европейски образованный специалист не раз участвовал в секретных правительственных комиссиях по разработке различных государственных проблем на много лет вперед. Как-то он обронил застрявшую по сей день в голове реплику: «Ну, это только цветики! Подумаешь, событие - лейтенанты вместо товарищей-командиров! Придет время, удивят еще больше. Прошлой весной мы уже об-суждали, во что лучше реорганизовать наркоматы: в департаменты на французский образец или в министерства на прежний русский. А вы лейтенантам удивляетесь!»
Через два года сбылось предчувствие Левина: он слишком много знал!
Я взглянул на Урал. Во впадине над белой пеленой чернели очертания кровавого завода. Не попаду ль и я туда?
А бежать с Воркуты некуда. До первого деревца двести километров, до первой станции тысяча сто… За непроходимой тундрой - непролазная тайга. Легче с Соловков вплавь добраться до материка, чем с Воркуты пешком до железной дороги. Надежная тюрьма без стен! Твори, что хочешь! Кто узнает, тот промолчит. Прошлой зимой трое решились на побег. Достали лыжи, продукты, компас и в пургу скрылись из лагеря. Но куда уйдешь? Самолет отыскал черные точки в отрогах Урала. Взвод охраны на лыжах догнал их и без никаких пристрелил на месте. Летом тем более пути отрезаны. Куда ни ступишь, всюду воды по колено. Встревоженные стаи тундровой птицы сразу открывают беглеца. Тучи комаров и мошкары за несколько дней высосут всю кровь. Облепят сонного, вопьются, и не откроешь больше глаз. Нет уж, отсюда не убежишь!