- Долго ехали? - начал я прерванный разговор.
- Шесть недель. А почему вас это интересует? Кто вы?
Пришлось удовлетворить справедливое любопытство, смешанное с опасением: «А не агент ли?»
- О, я старый лагерник! Через три месяца исполнится десять лет.
Лед недоверия таял.
- Десять лет?! И выдержали?
- Как видите. Мне удалось.
- А другим?
- Кому как. В конторе при крепком организме можно привыкнуть.
- А на общих работах?
- Там несколько труднее, - слукавил я.
- Вы как думаете, неужели нас продержат по десять лет?
Я оглянулся. Все окружающие с какой-то робкой надеждой смотрели на меня, будто мой ответ может укрепить веру в жизнь или заглушить ее. И снова я сознательно слукавил.
- С какой стати?! Вас взяли только в порядке предосторожности. Укрепят в Латвии новое правительство, организуют все на советский лад, а тогда распустят и вас. Как долго ждать? Ну, два, может, три года? - кто знает? Вас же не застигли с оружием в руках?
- Что вы?! Мыслимо ли?! С оружием?! Нас в постелях застали, оттуда и забрали…
- Ну, тогда определенно недолго ждать свободы…
Я вновь оглянулся. Как наивны, если не сказать глупы, все порядочные люди! Поверили! По печальным лицам пробегали отблески внутреннего оживления. Вот так же точно когда-то верил и я, что мой срок только на бумаге. Еще семь лет назад надежда сопротивлялась трезвому разуму. Отчасти, может быть, именно поэтому я еще и жив. Пусть же и они утешаются ею!
- По вашему внешнему виду у нас заключили, что вы капиталисты, буржуи, как говорят здесь.
- Ах, какой вздор! Среди нас не наберется и десяти собственников. Одна интеллигенция: врачи, адвокаты, архитекторы, инженеры. Богатые до прихода вашей армии убежали в Германию либо уплыли в Швецию.
- Выходит, что рабочих и крестьян НКВД не трогало?
- Это вам так кажется по составу нашего этапа. Рабочих и крестьян отправили с другими эшелонами. Сказали, что едут на поселение вдоль какой-то новой железной дороги на Севере, но точно никто не знает.
- Ну, это отсюда недалеко. Всего в ста двадцати километрах. Там действительно строится новая дорога, и открываются поселки высланных с Запада. А за что же трудовой-то народ в вагоны заперли?
- За то же, за что и нас. Одни в «Крестьянском объединении» состояли, другие хотели восстановить социал-демократическую партию, закрытую Ульманисом. Думали…
- Когда много думают, мало толку выходит, - прервал я. - Тут перед вами проходил этап западных украинцев-галичан, в котором находился один помещик со своим батраком. Спрашиваю батрака: ну как, мол, доволен ты советской властью? «Ничего, - говорит, - власть подходящая. У богатых землю отняла и бедных ею наделила. На собрания нас зовет, голосовать просит. Одного не понимаю: почему пану дали три года, а мне восемь? Хоть бы поровну, не так бы обидно». - «За что же восемь лет?» - спрашиваю. «Да собрание, - отвечает, - у нас было. Приехал на танке красный оратор и давай расхваливать советскую жизнь. Всего-то, мол, вдоволь, всюду техника, всюду машины, тракторы, работать легко и радостно, и у вас, мол, так будет. А я возьми да и скажи: нам, говорю, передавали, что у вас ничего нет, и нечем даже паразитов бить. Мы их, отвечает, трактором давим! Ну, народ и поднял оратора на смех. Тот опомнился и насчет гребешков стал объяснять, что их-де в достатке и что он не понял. А вечером меня и взяли»… Вот видите, какие бывают случаи. Помещик молчал - три года, батрак спросил невпопад - восемь лет… У вас есть еще время присмотреться и приспособиться к новым условиям. Учитесь не попадать впросак. Лагерь - хорошая школа. Умудрит каждого. Старайтесь, пока вас не разослали по отдельным командировкам, защищать друг друга, не то через неделю лишитесь собственной одежды.