Медем - это, несомненно, возрастное. Те, кто в пятнадцать лет почитывал Кортасара, к двадцати трем - двадцати пяти имел все шансы подсесть на Медема. Я почитывал, я подсел. Одни авторы умеют сделать банальность экзотикой, а люди типа Медема подают ту же самую банальность так, словно она принадлежит одному тебе. Существуют такие режимные объекты популярной метафизики, тебя и кидает по ним по мере взросления - все довольно просто и не сказать, что неприятно. Их искусство пристает в одночасье, но и расплеваться с ним, как оказалось - дело времени (попробуйте сейчас «перечитать» «Выигрыши» или даже «Игру в классики», ну-ну). С Медемом, кажется, происходит что-то подобное. Не хотелось бы, на самом деле.
В 2001 году Хулио Медем сделал самую значительную (и одновременно лобовую) из своих картин - «Люсия и секс». Фильм был предельно внятным и наглядным - практически на уровне мыльной оперы. Все медемовские домыслы обрели здесь статус афоризма. В предыдущих «Любовниках» Медем дошел до определенного предела, ибо там символом был круг, выхода из которого не было. В «Люсии» Медем нашел из этого круга единственный выход - вглубь. Круг обернулся полуоткрытым в истоме ртом, дырой в острове, куда проваливаются герои, женским началом. В этом фильме прямо сказано: «Дыра позволяет вновь оказаться в середине истории и поменять ее ход».
После «Люсии», казалось, невозможно было раскручивать ту же историю - но он почему-то смог.
Немногочисленные рецензенты этого фильма первым делом педалируют наготу Анны (хотя счет соответствующих сценок идет на секунды). Я вообще заметил, что в последние годы письменные уверения в собственной озабоченности среди кинообозревателей вроде как считаются недурным тоном - однако надо заметить, что Медем в этом фильме куда менее увлечен сексом, чем его критики. Если «Люсия и секс» действительно был самым откровенным его фильмом, то «Анна» - просто груба. Медем соединяет свое привычное титаническое глубокомыслие с предельной языческой (он все же не за воскресение, но за перегной) чувственностью. В области последней Медем делается все более конкретен, проделав за пятнадцать кинематографических лет путь от любования коровьими глазами до демонстрации конских членов.
Грубостей в «Анне» много - взять хотя бы выклеванные глаза в превратно понятых традициях Лючио Фульчи (в «Люсии и сексе» ротвейлер тоже перегрызал горло ребенку, но это все же происходило за кадром). Я уж не говорю про сомнительную пищеварительную метафору, опоясывающую весь фильм, которая больше подошла бы Кустурице - раньше Медем мыслил изящнее. Он вообще то и дело запрыгивает на чужие территории, чего с ним ранее не случалось (по крайней мере, с такой очевидностью) - так, постылая сцена в блинной, где американизированная Анна смахивает одновременно и на порнодиву Мишель Уайлд, и на актрису Силке из все той же «Земли», вполне могла бы войти в карваевские «Черничные ночи», к вящему ужасу.