Теперь обратимся к «Родине» с большой буквы. То есть к советскому концепту «Родины».
Она является точной противоположностью «Отечества». Это не только место, где появился на свет ты сам - а то место, где ты должен был бы появиться на свет, если бы имел возможность выбирать. Например, всякий советский человек должен был мечтать родиться в Москве, на Красной площади. К сожалению, это невозможно - иначе на месте Мавзолея следовало бы строить элитный роддом. Хотя, впрочем, Мавзолей играл схожую роль: это было место второго рождения советского человека, место обретения им, так сказать, окончательной советской идентичности.
То же касается и потомства советского человека. «Родина» - это не только место твоего рождения, какое бы ты должен был выбрать, как честный советский человек, нет. Но еще и место рождения предполагаемого потомства, место жительства будущих поколений.
Итог таков. Отечество - это место, где я родился и где бы мне хотелось, чтобы родились мои деды и отцы. Родина - это место, где я хотел бы появиться на свет и где бы мне хотелось, чтобы появились на свет мои дети и внуки.
Для советского человека «родина» - нет, «Родина», обязательно с большой буквы - была чем-то абстрактным и одновременно пугающим.
Дело в том, что советская концепция «Родины» была ограничивающей.
Предполагалось следующее: Родина - та, что не отпускает. Не отпускает вас лично - и не отпустит ваших детей. Родина - это сила, которая принудит ваших внуков появиться на свет не где-нибудь, а примерно в том же самом месте, где прописаны вы. То есть, скорее всего, там же, где и родились - иначе откуда прописка.
Это было связано с функцией Родины как удерживающего начала, «катехона». «Удерживающая», «хватающая за штаны» - вот как воспринимали Родину советские люди, которых не выпускали гулять во всякие там Парижи и Брюссели, не говоря уже о сладостном и запретном Нью-Йорке, о котором «и мечтать-то невозможно». Родина - крепостная помещица, «злая Салтычиха», которая пригвоздила русских к себе, не дает им поездить, посмотреть мир, пожить там-сям, потереться в большом человеческом мире, открытом для всех, кроме нас, несчастных.
Если опять обратиться к песенному жанру - все сказано в песне «Летят перелетные птицы». У меня всегда проходил холодок по позвоночнику от этого обреченного - «а я остаюся с тобой». И дальнейшая симуляция свободного выбора этого «остаюсь» ничего не меняла.
Возможно, читатель тут сделает стойку - ага, автор мечтал о загранке, его не пустили, вот он и злобится. Нет. Более того, я признаю, что функция Родины как удерживающего начала несла не только обиды и неудобства.