— Здравствуйте, не знаю, как вас величать! — с небольшим прибалтийским акцентом первым поздоровался встречающий и протянул мне руку.
— При мне документы на Федько Федора Устиновича.
— В таком случае — здравствуйте, господин Федько! Про «товарищей», сами понимаете, пока придется забыть.
— Понимаю, господин Имант! — пожал я руку резидента. — Я не ошибся?
— Все правильно. Но по документам мое имя Гунар. Гунар Красовский — так ко мне и обращайтесь…
Теперь я окончательно убедился: передо мной именно тот, кто мне нужен, — в Центре мне сообщили только что названную фамилию. В разрыв облаков выглянула луна, и мне удалось получше разглядеть встречающего: на вид я бы дал ему лет пятьдесят или около того; ростом чуть выше среднего, худощавый, с крупными чертами лица и аккуратно подстриженными небольшими усиками — он сразу произвел на меня благоприятное впечатление. Держался уверенно, без излишней суеты и нервозности, а в подобной обстановке это ох как непросто! На нем был длинный брезентовый плащ с наброшенным на голову капюшоном и высокие кирзовые сапоги.
— Вам помочь? — указал Красовский на мой громоздкий рюкзак.
— Не надо, справлюсь.
— Тогда в путь!
Я закинул рюкзак через плечо и пошел за ним следом. Ночи в этих широтах не такие темные, как у нас в Сибири, — я отчетливо различал узкую, местами заснеженную песчаную полосу вдоль моря, а за ней высокий отвесный обрыв. Мы шли вдоль него минут пять, потом Гунар остановился, посмотрел наверх и негромко свистнул. Оттуда раздался ответный свист, и к нашим ногам с вершины обрыва упал конец толстой веревки.
— Снимите рюкзак и поднимайтесь первым, — распорядился мой спутник. — Наверху вас встретят.
Я оставил свою нелегкую ношу, символически поплевал на ладони и взялся за пеньковый конец, который тянулся откуда-то сверху — там с трудом можно было различить темнеющий на фоне белого песка верхний край обрыва. С большим трудом я начал карабкаться по песчаному склону — в этом месте чуть более пологому, однако крутизной градусов под шестьдесят, не меньше. Ноги вязли в сыпучем песке, и я быстро устал, а в левой стороне груди, чуть выше сердца, снова заныло пулевое ранение двухмесячной давности. «Выдюжим… И не такое видали! — думал я со злостью, упорно двигаясь к цели. — Надо меньше о болячках думать. Не помру, к едрене-фене!..»
Сердце бешено колотилось, я весь взмок и, вконец обессилев, почти повалился на краю обрыва, высота которого достигала не менее тридцати метров. На самом верху мне подал руку второй встречающий — он-то и вытянул меня на ровную площадку, где я смог отдышаться, привалившись к стволу какого-то толстого дерева.