С т а л и н. Главное — уложиться в сроки, которые нам дает обстановка.
Р о к о с с о в с к и й. Сделаю все, чтобы быть готовым к шестнадцатому апреля.
С т а л и н (Жукову). А какими армиями собираетесь нанести главный удар?
Ж у к о в. Армиями Берзарина, Кузнецова, Чуйкова, танками Катукова и Богданова.
С т а л и н. Да, эти хорошо сражаются, они справятся. (Коневу.) А как у вас дела?
К о н е в. Я только что закончил Оппельнскую операцию, товарищ Сталин. У меня третья танковая армия понесла потери, укомплектовывается, и вообще мои основные силы на левом фланге. Мне предстоит их перегруппировать вправо. Одного боюсь, что раньше двадцать пятого апреля не буду готов.
С т а л и н. Это поздно. Уплотните свои сроки. Может быть, вам подбросить из Балтики две-три армии.
К о н е в. Не успеют подойти, товарищ Сталин. Придется действовать наличными силами.
С т а л и н. Учтите, что вам придется впоследствии работать и в Пражском направлении.
К о н е в. Понимаю, товарищ Сталин.
С т а л и н. Итак, к шестнадцатому? Готовьтесь, товарищи, к последнему сражению. Пора кончать войну, пора!
Командующие прощаются и уходят.
С т а л и н (Антонову). Подготовьте директивы: товарищу Жукову — провести наступательную операцию с целью овладеть столицей Германии городом Берлином и не позднее двенадцатого-пятнадцатого дня операции выйти на реку Эльба. Товарищу Коневу — выйти к Дрездену и Лейпцигу. Рокоссовскому пошлем директиву позже.
На фоне вечернего неба — силуэты самоходок.
Бойцы Иванов, Зайченко, Юсупов, Кантария и Егоров в окопах. Зайченко, смеясь, продолжает рассказывать:
— И вы знаете, хлопцы, який у мене голос был, а? Свежий, чистый, мене ж с завода в консерваторию учиться посылали. Не эта б война проклята, так я, может, в Большом театре выступав.
Все бойцы смеются, Егоров говорит:
— Слыхал, Юсуп?
— Алеша, Алеша, ну скажи им, ну чего они смеются! — обращается за поддержкой Зайченко.
— Чего мы стоим? Шли, шли и вот стали у Одера, — подходя к брустверу и, глядя на запад, с горечью говорит Иванов.
— Вперед спешит, Наташа у него в плену, в Германии, — объясняет Зайченко товарищам и, обращаясь к Алеше, продолжает: — Алеша, может, она еще жива.
— Если бы Наташа жива была… — вздыхает Иванов.
— А знаете, хлопцы, с чего у меня голос пропал? — продолжает Зайченко. — На нервной почве…
Все кругом смеются. Иванов вопросительно произносит:
— Чего стоим?
— А вы не смейтесь, хлопцы. Вы это зря смеетесь. Вот мы в Берлин придем, там у меня голос прорежется. Я вам всем там на рейхстаге заспиваю. Алеша, помнишь? — И Зайченко начинает петь: