— Слушайте, капитулируйте, а то ведь всех к чертям перебьем, — говорит Чуйков. Он встает, подходит к окну и поднимает штору. — Что за чорт, рассветает!
За окном движется самоходное орудие, украшенное цветами.
— Первое мая… — горько улыбается Кребс. — У вас в Москве большой праздник…
— Ничего, он у нас и в Берлине неплохо получится, — отвечает Чуйков.
Кребс в отчаянии выходит.
Бой за рейхстаг разгорается. То и дело падают раненые. Стоит такой грохот, что не слышно ни стонов, ни команд. Егоров, Кантария и Иванов подбегают к левой балюстраде лестницы. В здание еще нельзя пробиться.
Иванов бросает гранату в дубовую, окованную медью дверь, следом за ней вторую и третью — дверь разлетается; перед тем как вскочить в пробоину, он на мгновенье оборачивается. За ним справа и слева бегут и ползут люди, полные боевого самозабвения. Они кричат, машут руками. Они бегут, истекая кровью и не обращая внимания на свои раны. Они отмахиваются от санитаров.
Посредине лестницы Зайченко падает, схватившись за грудь, и рука его становится красной.
— Беда!.. — кричит он. — Беда!.. Не дойду!..
— Что с тобой? — подбегает к нему Юсупов.
Зайченко отвечает, глядя на рейхстаг:
— Вот вин, проклятый, здесь вин, но всей жизни нехватит, щоб до нього дойти. — Слабеющей рукой он вынимает носовой платок и, смочив его своей кровью, протягивает Юсупову: — Брат, дотянись до рейхстага, водрузи мой флаг там. За меня водрузи!.. Мертвый, а все равно там хочу быть.
Юсупов берет окровавленный платок и, сжав зубы, мчится вперед.
Егоров и Кантария вбегают со знаменем внутрь здания. Сверху что-то грузное свалилось им под ноги. Они поднимают головы.
Из окон второго и третьего этажей, завернувшись в тюфяки и матрацы, прыгают вниз обезумевшие немцы.
Бросив несколько гранат, Иванов уже вломился в двустворчатый круглый вестибюль второго этажа. С верхних балконов немцы бьют чем попало, стреляют из автоматов, бросают тяжелые обломки стен, швыряют гранаты. Только вбежал Иванов, как от потолка оторвалась громадная люстра и, ударившись, ахнула, как разорвавшийся снаряд. Вестибюль тряхнуло. Иванов оглянулся — у входа Егоров и Кантария со знаменем в руках.
— В обход! В обход! Идите дальше! Прикрою! — кричит Иванов и отползает в угол, в нишу, под защиту статуи какого-то германского императора. — Ну-ка, фриц, прикрой на минутку! — хлопнул он по статуе и, прислонясь к ней, метнул гранату.
Немцы, что были вблизи, отхлынули. Егоров и Кантария промчались дальше.
Узкими темными лестницами поднимаются Кантария и Егоров наверх. Всюду дерутся. Сгребая ворох бумаг, немцы поджигают их, дым понесся по узким коридорам, валя с ног. На какой-то узкой лестничной клетке Егоров и Кантария останавливаются, чтобы передохнуть и определить обстановку.