У летчика появляется надежда:
— Вижу…
— Дождетесь здесь ночи, — говорит она, — и пойдете на восток. Все время на восток. Если не убьют, — доберетесь до друзей…
Летчик пристально смотрит на Марту, лицо которой несколько часов подряд вызывало в нем отвращение и злобу. Он начинает о чем-то догадываться.
— Вы не немка? — спрашивает он.
— Не будьте дураком! Я вас отпускаю потому, что вы дали по морде вашему сенатору: у меня с ним личные счеты.
Марта направляется к машине.
— Слушайте… — останавливает ее летчик.
Марта оборачивается:
— Постарайтесь не попасться! Вам придется плохо, а мне — еще хуже…
— Эй! Послушайте!..
Но летчик не успевает досказать. Машина разворачивается и стремительно уносится по шоссе. Через несколько секунд автомобиль становится маленькой точкой на горизонте и пропадает из виду.
Летчик долго смотрит вслед машине, в глазах блестят слезы. Потом колени его подгибаются, с задумчивой улыбкой он опускается на землю.
Поздний вечер. Воздух на аэродроме Темпельгоф наполнен шумом прогреваемых моторов. По краям огромного бетонированного поля вспыхивают сигнальные огни.
По взлетной дорожке бежит новенький трофейный американский бомбардировщик. Моторы ревут. Бомбардировщик плавно отрывается от земли и уходит в воздух.
На взлетной дорожке в сгущающемся мраке смутно выделяются фигуры Шелленберга, Гарви и Марты, провожающих сенатора Хейвуда.
— Как с вашим летчиком? — спрашивает Шелленберг Марту.
— Убит при попытке к бегству, — спокойно отвечает она.
— Вот как? — довольным голосом произносит Шелленберг.
Гарви спокойно реагирует:
— Ну что же, тем лучше.
Шелленберг усмехается. Птичье веко Гарви вздрагивает.
Марта чиркает зажигалкой, закуривает сигарету. Огонек освещает ее бледное лицо.
Снова, медленно поворачиваясь, плывет в мировом пространстве земной шар.
Европа… Англия… Темносиняя полоса Темзы… Аэродром близ Лондона.
Американский бомбардировщик идет на посадку.
На одной из тихих улиц Лондона есть небольшой, но очень дорогой отель, рассчитанный на мультимиллионеров. Полутемные коридоры выстланы толстыми матами. Служащие в черных фраках бесшумно скользят по коридорам. Лакей вводит сенатора Хейвуда в приемную, обставленную с показной, бьющей в глаза роскошью.
В приемной сенатора ждут два человека: Диллон — розовый, упитанный, тяжело дышащий, с склеротическим блеском в выпуклых глаза, и Вандеркорн — прямая противоположность ему: болезненно худой, с большими отвисшими мешками под черными, лишенными ресниц, проницательными глазами; желчный, беспрерывно морщащийся от мучительной изжоги. На полированном столе перед ними два бокала: прозрачная жидкость у Диллона и молоко у Вандеркорна.