Но Хейвуду сейчас не до смеха. Мозг его деятельно работает, изобретая наиболее благополучный выход. Он явно попал в немилость. Это не годится. Люди, сидящие перед ним, слишком могущественны и очень богаты.
— Я немедленно займусь английской проблемой, — говорит Хейвуд.
— Никто вас об этом не просит! — Диллон качает головой. — Англичанами мы займемся без вас. — Затем он внезапно обращается к Вандеркорну: — Перестаньте все время лакать молоко. Меня тошнит от этого.
— Хотел бы я, чтобы у вас была такая изжога! — огрызается Вандеркорн.
Диллон поворачивается к Хейвуду:
— Ваше дело — германская промышленность…
— И патенты, — скрипит Вандеркорн.
Хейвуд грустно опускает голову.
— Обстановка довольно сложная, мистер Вандеркорн. Очень сложная, мистер Диллон. Я уже занялся патентами…
— Ну и что же? — перебивает Диллон.
— Но приходится преодолевать сопротивление… — Голова Хейвуда продолжает грустно покачиваться. — Например, Мюнцель. Он отказался переуступить патенты. Я поручил убрать Мюнцеля, но…
— Вы что, собираетесь посвящать нас в ваши грязные дела? — возмущенно завизжал Вандеркорн. — Какое нам дело до того, какими способами попадут патенты в наши руки?!
— Европа вредно влияет на вас, — добавил Диллон.
Хейвуд сидел в своем кресле, как затравленный волк, которого со всех сторон обступили собаки.
— Извините, мистер Диллон… Ради бога… Я только хотел…
— Хорошо, хорошо! — Диллон небрежно махнул рукой. — Оставим это! Вы были у Круппа?
— Я собирался…
Диллон снова перебил его:
— С этого надо было начинать.
— Будьте энергичнее, Хейвуд!.. — Изжога на одно мгновение оставила Вандеркорна в покое. — Сегодня мы еще доверяем вам…
— И подумайте о том, — с усмешкой добавил Диллон, — что с вами станется, если завтра мы перестанем вам доверять…
Хейвуд приподнялся. Его лицо от страха покрылось испариной.
Черчилль сидит, утонув в кресле, перекатывая сигару в мятых, старческих губах. В руках у него стенограмма службы подслушивания, которую он перечитывает с угрюмой усмешкой.
— Приятно знать, что о тебе думают. «Черчилль — старая, жирная, коварная свинья… Перестаньте все время лакать молоко. Меня тошнит»… Так, так, так… У этих заокеанских дельцов очаровательная детская непосредственность казармы, — бормочет он.
— Боюсь, они доставят нам больше хлопот, чем мы думаем, сэр, — сочувственно кивает седоголовый человек из британской разведки.
Черчилль с глубоким вздохом откладывает стенограмму в сторону, взгляд его следит за подымающимся кверху дымом сигары.
— Что ж, — говорит он, — все это для нас не ново. То, что они хотят проглотить Англию, мы знаем давно. Да и они знают, что мы это знаем. И все-таки, мой старый друг, мы должны держаться за них, и только за них. У нас нет другого выхода. Я готов принести любые жертвы, если Америка займется уничтожением большевистской России. Двадцать семь лет моей жизни я посвятил этому.