— Низкий воздушный. Кому- то мало не покажется… Также тихо ответил оператор.
— Ракета наведена! — Это уже Негруца. "Быстро он" — подумал Борис. "Так мы и норматив на "отлично" перекроем". Он уже успокоился. "Делай, что должно и пусть будет что будет"- так кажется, сказал кто- то древний. "Мда, древний. А что если сегодня история Земли закончится? Нафиг, не заводись. Ты действительно должен делать то, что должен".
— Ввести дальность! Скомандовал он оператору и пошел к угломеру проверять углы наведения.
"Угол… все так, как на карточке".
— Дальность введена! Отрапортовал старший оператор.
Борис метнулся обратно к нему в кабину. "Да, значения циферблатов управления числом поворота шагового электродвигателя автопилота ракеты совпадают с числом на карточке. Число большое, это под триста километров получается. И угол наведения у Негруцы двести пятьдесят с гаком. Ни хрена себе, мы и в самом деле за Гамбург стрелять собрались!". Он хотел подбежать к машине управления, но капитан уже сам вышел к нему.
— Товарищ капитан! Пусковая установка в готовности номер один! — внезапно пересохшим голосом крикнул он.
— Отлично, лейтенант! Меньше тринадцати минут, ты перекрыл норматив.
— Батарее оставаться в готовности номер один, ждать команды! Расчетам завтракать сухпаем на своих местах! После завтрака отрыть щели для укрытия личного состава!
Через полчаса к капитану подошел, прихрамывая, пожилой немец.
— Герр гауптман, битте. Он протянул капитану небольшой листок.
— Что это? Спросил Живодеров.
— Dies ist Rechnung fur Kohle. Это есть счет… за Kohle. Ваш унтерофицир требоваль дым… des Rohres, — он показал на трубу.
— А, вы просите оплатить уголь? Для дыма? Я могу написать расписку, мой командир поставит печать, позже, днем. Ферштейн?
— Я, я, — закивал немец. — Vereinbaren.[1] — Потом замялся, но все же спросил, не глядя капитану в глаза:
— Герр гауптман, sagen Sie mir,[2] это война?
— Учения! — как можно более спокойным тоном ответил Живодёров.
— Irgendwie Ich glaube, Sie betrugen mich…[3] — пробормотал немец.
— Как это случилось? Wie ist es? — неожиданно для себя спросил капитан, показав рукой на хромую ногу немца.
— It? Im Jahr 1944, eine Bombe von einem amerikanischen Flugzeug in Lubeck,[4] — хмуро пояснил немец и захромал в сторону котельной.
____________________________________________________________________________
* Согласен (нем.)
** Скажите мне (нем.)
*** Почему-то я думаю, что вы меня обманываете (нем.)
**** Это? В сорок четвёртом, бомба с американского самолёта, в Любеке (нем.)
Майор Остащенко испытывал странное ощущение. Ему казалось, что он раздвоился. Одна часть его сознания по — прежнему командовала дивизионом, указывала места расположения технической батареи и командного пункта, проверяла маскировку, отвечала на вопросы командира бригады и решала сотни других важных и неважных дел, вроде подписи и печати на забавной расписке, которую ему предоставил комбат-два Живодеров. Она, эта часть, еще удивилась простоте решения по маскировке, которое придумал капитан. Ведь бюллетень Метео-44 обещал устойчивый слабый ветер один метр в секунду в южном направлении как минимум еще сорока восьми часов. А это значит, что пусковые установки второй стартовой батареи капитана Живодерова будут хорошо прикрыты с воздуха. Ведь на пусковую установку с поднятой ракетой маскировочную сеть не натянешь, как это сейчас делал весь дивизион с другой техникой. Остальные пусковые позиции двух других батарей пришлось укрывать более привычным способом, располагая их на опушках и просеках лесного массива.