— А и кому усы — меняю на трусы! — рокотал цыганский бас.
В предбаннике стояли шум, гам и неразбериха.
Комплекты вещевого довольствия выдавались штрафникам без учета размеров. Шинель, обувь, белье нередко оказывались то великим, то малым, приходилось обмениваться на ходу. Старшина претензий не принимал: «Некогда. Сами между себя разберетесь!»
— Ну и видик у нас, братцы-ленинградцы! — оглядывая товарищей, не скрывал своего разочарования Шведов. — В таком обличье разве что улицы подметать, да и то ночами. Днем, пожалуй, лошади шарахаться будут.
— А ты думал, тебе генеральский мундир за твои художества положен, да еще, может, с геройской звездой? — с неожиданной для себя резкостью возразил Павел. — Нет, гражданин Шведов, — уколол он нажимом на слово «гражданин», — придется малость подождать. Пока что мы все того… Как отмываться вот, думать надо.
— Губошлеп ты, в сущности, Шведов, хоть и лейтенант в прошлом. О красивой форме, как дореволюционная мещанка о тряпках, загрустил. А того не вспомнил, что ни партийного, ни комсомольского билета возле сердца не осталось. Или тебе расстаться с ними так же легко, как съездить патрульных по физиономии? — с присущей прямотой рубанул Махтуров, намекая на то, что Шведов был осужден за драку с задержавшим его патрулем. — А о форме замолчи. Наша она, советская. Гордиться ею надо, а нам тем более. Колычев правильно сказал — роба ассенизаторская нам сейчас больше всего подходит, а не форма. Форму еще заслужить надо.
— Да что я такого сказал, что вы все утыкаете? — вскипел выведенный из себя Шведов. — Шуток не понимаете? Думаете, глупее я паровоза, не понимаю, что к чему?!
— Раз понимаешь — не трепли чего не следует. Шуткам тоже место и время знать надо.
— Знаешь что, Коля, сказал бы я тебе пару ласковых, да боюсь, не поймешь. До того вы с Колычевым прямые и правильные — аж скулы ломит. Не люди, а уставы ходячие.
— По-твоему, значит, быть прямым и правильным предосудительно?
— Прямым, но не прямолинейным до абсурда. В тебе ведь тонкости — в телеграфном столбе кривизны больше. Ну, виноват я, знаю. Неужели теперь носиться со своей виной как с писаной торбой и кричать о ней на каждом углу? Извини, не могу. Характер, понимаешь, не тот…
— Тебя никто и не заставляет!
— Зато ты попрекаешь. Что ни слово, то укор или поучение.
— Хорош, братва! Рви стоп-краны, — гася неприязненную вспышку, вмешался Павел. — Все мы здесь виноватые — лишний раз делить нечего. Главное, чтоб в будущем в норму все пришло. А ты, Шведов, в самом деле — укороти язык. Мозги у тебя не набекрень, так пусть он их не опережает…