Павел дрогнул, поднял голову:
— В случае необходимости нашел бы дорогу в этот кабинет и без вызова!
— Вот это признание я от тебя, Колычев, и ожидал услышать. — Голос начальника особого отдела обрел первоначальную мягкость и дружелюбность. Он удовлетворенно прихлопнул рукой по крышке стола, подался вперед, отрешаясь от сомнений: — А поначалу подумалось, ошибся я в тебе, бывший офицер, — и, взглянув на мрачно потупившегося Павла, заключил ободряюще: — Бывший, но, надеюсь, и будущий тоже.
— Для чего же направлять всю эту мерзость в штрафбат, если заранее известно, что вреда больше принесут, чем пользы? Где же логика? Не пойму я что-то.
Собеседник усмехнулся:
— Логика непростая, верно. Таких, как Маня Клоп или Карзубый, может, и зря из тюрем повыпустили. Этих вряд ли перекуешь — закоренели. Но выносить окончательный приговор всей компании все же нельзя. И среди блатняков найдется немало таких, кто одурачен, затянут воровской средой. Отдели их от Клопов и прочей накипи — хорошими солдатами могут стать. Я знаю немало примеров, когда штрафной батальон стал для заблудших дорогой к честной жизни. И потом, нельзя сбрасывать со счетов такой фактор, как национальное самосознание, патриотизм. Да-да, патриотизм, как это ни парадоксально. Ведь на путь прямой измены Родине, даже из самых завзятых, становятся единицы. Поэтому, не имея серьезных оснований, я не берусь категорически утверждать, на чьей стороне завтра будет тот же Клоп или Карзубый. В этом деле одинаково опасны как предельное недоверие, так и излишнее самообольщение. Мы должны знать точно, кто есть кто. Может быть, ты как раз и располагаешь какими-то достаточно определенными соображениями?
— Боюсь, что мои соображения основываются пока главным образом на эмоциях, а не на фактах. Непредубежденным мне сейчас быть трудно, да и, честно говоря, не ставил я перед собой такой задачи…
— Понимаю. Потому и пригласил тебя, чтобы помозговать вместе. Честь и нечисть с тобой одними дорожками ходит пока, из одного котла питается. Присмотрись. Объективно для нас опасность представляют как те, кто замыслил подлое предательство, так и те, кто ворует с общей кухни продукты. Серединки нет: кто не с нами — тот против нас. Последние подлежат безжалостному уничтожению. Вот так, Колычев, добренькими в ущерб Родине мы сейчас быть не можем. — Говоривший поднялся со стула, давая понять, что разговор исчерпан, протянул для рукопожатия жесткую сухую ладонь: — Вероятно, встречаемся не в последний раз?
— Я все понял. Разрешите идти?
— Надеюсь, предупреждать о том, чтобы наш разговор остался в тайне, не следует?