— Простите! На что жалуетесь?
Штрафники ни на что не жаловались, все, как один, были здоровы. Поразительно, но непреложно: бежит от солдата хворь. Целыми днями на холоду, в слякоти, и обувь насквозь промокшая, и шинель колом смерзлась, и в воронке с ледяной водой искупался, и измотался до крайней степени, а поставь градусник — норма. Ни грипп, ни простуда не берут. Иной раз и захочется в санчасть угодить — не заболеть, отдохнуть денек, отоспаться на чистой постели, так нет: здоров как буйвол.
В заключение, после утряски всех вопросов и недоразумений, строй штрафников обходил сам комбат, сопровождаемый несколькими офицерами, из которых Павлу был знаком лишь начальник штаба батальона. Балтус, как обычно, был сдержан, непроницаем. Замечаний никаких не делал, но для себя брал на заметку всякую мелочь. Изредка он останавливался, бросал одну-единственную фразу:
— Вопросы ко мне есть?
Вопросов не было, и комбат следовал дальше.
По пятам за ним шли начальник штаба и сутулившийся невысокий офицер с отсутствующим, безразличным видом. Может, и не задержался бы на нем взгляд, если бы не кусочек тоненького ошкуренного прутика, который он машинально вертел в пальцах правой руки, знакомо раскатывая его, как карандаш. «Начальник особого отдела», — догадался Павел, отмечая для себя его внешность.
Закончив обход, Балтус вернулся к середине строя, выждал некоторое время, собираясь с мыслями, затем обратился к солдатам с короткой напутственной речью. Говорил скупо, раздельно, как отдавал приказ.
— Штрафники! В трудное для себя время Родина очень гуманно отнеслась к совершенным вами ошибкам и преступлениям. Она готова простить каждого, кто искренне раскаивается в содеянном и полон стремления искупить вину кровью. Вам предоставляются все возможности, чтобы воспользоваться этим правом. Родина дает вам все, что полагается солдату, ее защитнику, а ждет и требует одного — оправдания доверия в предстоящих боях с фашистами. Только пролитая на поле брани кровь освободит вас от позора и дальнейших обязательств штрафника. Поймите это. Правда, верно и то, что командованию батальона предоставлено право снимать судимость и с тех, кто проявит в бою исключительное мужество и геройство, но не будет при этом ранен. И я этим правом буду пользоваться, но… — комбат возвысил голос, и штрафники обратились в слух, — это в исключительных случаях. Кроме того, среди вас обязательно есть и такие, кто считает свою вину не столь большой, чтобы рисковать за нее жизнью. Хочу уточнить: они глубоко заблуждаются. Положение о двух смертях, о которых мне приходилось уже говорить, распространяется на всех одинаково.