— А, черт побери, — закричал Чарли. — Я ж мог его достать.
Он снова осклабился на меня, словно пытаясь напугать; похоже, его это забавляло.
— Как по-твоему, сколько мне лет? — спросил он, сжав сигарету зубами.
— Не знаю, — ответил я. Насчет предстоящей мне работы я ему ни слова не сказал. Я никакой работы не ожидал. И понятия не имел, что увижу, когда поднимется солнце.
— То есть тебе на это насрать?
— Нет, — сказал я.
— Пятьдесят! А выгляжу моложе. — Говорил он все так же отрывисто. — Ты меня за индейца принял. Я сразу понял.
— Не знаю, — сказал я.
— Мей-тис, — сообщил он. — Ты небось и не слыхал про такую херню, а?
— Нет, — согласился я. Милдред упомянула каких-то «метисов», однако я не знал этого слова, не знал даже, как оно пишется.
— Это племя древних царей. — Теперь Чарли выпятил подбородок и говорил, выпуская дым из уголков рта. — Катберт Грант и все такое. Племя мучеников. — Он всхрапнул. — Индейцы — совсем другое дело. Среди них полно умственно отсталых. Слишком много пьянства и родственных браков. Они нас на дух не переносят. Дай им волю, всех перебили бы.
Неожиданно Чарли прямо-таки встал на педали тормоза. Я едва успел упереться руками в приборную доску. Тем не менее меня сорвало с сиденья и бросило на колени, а сердце мое припустилось вскачь. Мы остановились на светлом гравии, между двумя пшеничными полями.
— Приспичило. Ты как? — произнес Чарли.
Прежде чем я успел ответить, он заглушил мотор, распахнул дверцу, выскочил на дорогу и встал, растопырив ноги, перед горевшими фарами. Он и пенис успел вытянуть из штанов, и теперь я отчетливо видел и Чарли, полного свирепой сосредоточенности, и крепкую струю, бившую в дорожную пыль. Мне тоже хотелось писать. Я не решился сказать об этом Милдред, хоть она была медицинской сестрой и всякого, надо полагать, навидалась. Но я был уверен, что делать это на глазах у Чарли, да еще и посреди шоссе, не смогу. Ладно бы при отце. Я был городским мальчиком. И потому просто сидел в постукивавшем грузовичке, а по земле расплывалась в свете фар лужа мочи, и дорожная пыль залетала в открытую дверцу, неся с собой лимонный запах.
— Так что с тобой приключилось-то? — крикнул он с дороги. И, негромко ахнув, мочиться перестал. — С позором турнули из твоих мест? В уголовщину ввязался?
Смотреть на него и его причиндалы мне было противно.
Я ответил:
— Нет.
Не хотелось говорить ему: «Моих родителей посадили в тюрьму Грейт-Фолса. Мама не хотела, чтобы я попал в сиротский приют. Пожелала, чтобы я перебрался в Канаду».
Чарли сплюнул в круг мочи, шумно втянул в себя воздух, прочистил нос.