— Плохо, плохо, плохо, — сердито затараторила монахиня. Губы у нее были бледные, тугие. Черная ряса сковывала ее. Глаза смотрели на меня сквозь решетку. — Зачем ты здесь? — спросила она. Лицо ее начинало багроветь. — Тебе здесь не место. Уходи.
Она оказалась совсем юной девушкой с гладким, чистым, хоть и сердитым лицом. Немногим старше Марджори и меня.
В здании школы зазвонил колокол. Велосипед уже повалился на землю, однако сам я еще не упал. А Марджори с ничего не выражавшим лицом продолжала все больнее сжимать мое запястье. Я подсунул пальцы левой руки под ее пальцы, впившиеся в мою кожу, — на манер стамески. И начал разгибать их один за другим. Причинять ей боль я не хотел. И наконец освободился. Отступил на несколько шатких шагов назад, запнулся о велосипед и рухнул на гравий, ударившись так, что перехватило дыхание.
— Ты кто?
Монахиня свирепо смотрела на меня сквозь прутья сверху вниз. Лицо у нее было чистое, сияющее, яростное. Она крепко держала Марджори за плечи. А та улыбнулась мне, лежавшему на земле, как будто я что-то смешное сделал.
— Как тебя зовут? — спросила монахиня.
— Его Деллом зовут, — сообщила Марджори. — Как мартышку.
— Зачем ты здесь? — спросила, не выпуская ее плечи, монахиня.
— Просто хотел поступить в школу.
Я уже поднялся на колени и казался сам себе нелепым, коротышкой каким-то.
— Тебе в ней делать нечего, — произнесла монахиня с акцентом, которого я никогда еще не слышал. Говорила она быстро, выплевывая в меня слова. В темных плоских глазах полыхал гнев — на меня. — Где ты живешь?
— В Партро, — ответил я. — А работаю в Форт-Ройале.
Девочки уже покидали школьный двор, направляясь к крыльцу и выстраиваясь гуськом, чтобы войти в здание. На крыльце появилась еще одна монахиня, низенькая и коренастая, она стояла скрестив на груди руки. Марджори продолжала улыбаться мне сквозь решетку, но так, словно я казался ей жалким.
— Хочу тебя поцеловать, — мечтательно поведала она. — А ты меня, наверное, не хочешь, да?
— Иди в школу, — сказала монахиня, отпустив плечи Марджори и оттолкнув ее.
Марджори откинула голову назад, театрально развернулась, громко захохотала и пошла к строившимся у школы подругам.
— Извините, — сказал я.
— Чтобы я тебя здесь больше не видела, — приказала юная монахиня. Она покачала головой, приблизила лицо к решетке и наградила меня угрожающим взглядом, дабы я понял, что говорит она всерьез. — Появишься еще раз — позвоню констеблю. И тебя заберут. Запомнил?
— Да, — ответил я. — Извините.
Мне хотелось сказать что-нибудь еще, но ничего не придумалось. Я не знал, что такое отчаяние, однако его-то и ощущал. Юная монахиня уже шла к школе, ее тяжелая черная ряса раскачивалась, освещенная солнцем. Я поднял и развернул на гравии велосипед, сел на него и направился в обратный путь — вверх по холму, к шоссе и к Партро, — и ветер дул мне в спину.